Упадок Горбачева, подъем Ельцина (1989–1991)

Наблюдатели сходятся во мнении, что 1989-й был годом, в течение которого Горбачев утратил контроль над общественными силами, высвобожденными его политикой гласности, перестройки и демократизации. То есть примерно в это время мобилизация антисистемных сил общественно-политическими организациями (такими как «Демократическая Россия» в России и этнонациональные народные фронты в других республиках) подталкивала к радикализации политики со скоростью, превышающей желательную для Горбачева и заданную им. Ранее Горбачев придерживался стратегии направления политики в сторону радикализации, стараясь при этом не допустить перехода умеренных в оппозицию. Теперь он оказался в ситуации, когда ему приходилось пытаться одновременно не отставать от быстро радикализующихся социальных сил (чтобы не потерять свою базу радикальных сторонников) и сдерживать их, насколько это возможно (чтобы не потерять умеренных). Как мы увидим, главным страхом Горбачева была необратимая поляризация. Это пугало его как гражданина, потому что он считал, что она предвещает социальную нестабильность; но это также должно было страшить его как политика, поскольку грозило лишить его влияния как политического деятеля. В числе его отличительных качеств как политика были тактические навыки служить связующим звеном между одним и другим крылом внутри коммунистической партии. Полная поляризация означала бы коллапс центра политического спектра, и в этом случае такая позиция была бы уже невозможна: эти крылья оказались бы слишком далеко друг от друга. Политическая роль, благодаря которой он укрепил свой авторитет, стала бы неактуальной.

Ельцин, напротив, играл поляризующую роль, поощряя и собирая вокруг себя те самые антисистемные силы, которые Горбачев пытался сдерживать. Чем более Ельцин преуспевал в укреплении своего авторитета, объединяя силы радикального максимализма, тем более трудной и, вероятно, невыполнимой становилась задача Горбачева. В целом Ельцин строил свой авторитет на платформе, которая в случае успеха сделала бы менее вероятным, что Горбачеву удастся вернуть политический авторитет себе. И Хрущев, и Брежнев оказывались в позиции политической обороны и стремились вернуть себе власть, изменив свои программы. Оба они сталкивались с внутрипартийными скептиками и сдержанными критиками, задававшимися вопросом, отличаются ли их нынешние инициативы большей исполнимостью, чем прежние. Но ситуация Горбачева была уникальной именно потому, что он сделал советскую политику открытой для публичного политического соревнования. Теперь он столкнулся с открытой политической борьбой, отмеченной участием мобилизованных массовых групп, в том числе антикоммунистических общественных сил и явной контрэлиты. Это уже не было «ленинской политикой», но вариантом конкурентной политики, имеющим свою собственную логику укрепления и поддержания авторитета и свои собственные этапы развития. Стадия упадка Горбачева совпадала со стадией политической преемственности Ельцина, во время которой последний стремился укрепить новую политическую базу.

Ельцин неуклонно занимал все более заметное место на новой общественной арене. В рамках Съезда народных депутатов СССР он получил трибуну для выступлений, которые первоначально транслировались по телевидению для общенациональной аудитории. Он был избран членом определяющего политику Верховного Совета, пленумы которого собирались на постоянной основе. В Верховном Совете он стал видным членом межрегиональной группы депутатов, возглавляемой сначала выдающимся физиком и демократом-диссидентом А. Д. Сахаровым, а затем, после внезапной кончины Сахарова в декабре 1989 года, самим Ельциным. В марте 1990 года Ельцин победил на свободных выборах в только что созданный парламент РСФСР и стал членом ее Верховного Совета. Месяц спустя, в мае 1990 года, он выиграл напряженную схватку за председательство в Верховном Совете. В июле 1990 года на XXVIII съезде КПСС он объявил, что сдает свой партийный билет, после чего демонстративно прошел к выходу. В марте 1991 года, используя свою должность председателя Верховного Совета, он организовал публичный референдум, на котором было одобрено учреждение должности российского президентства, свободно избираемого гражданами России. Три месяца спустя он безоговорочно победил на выборах. Таким образом, попытки Горбачева восстановить свое политическое положение осуществлялись в контексте, в котором восходящая политическая звезда, более радикальная, чем сам Горбачев, все более доминировала непосредственно на общественной арене, созданной Горбачевым для контроля общественной инициативы и уровня поляризации.

Ельцин в течение последних двух-трех лет правления Горбачева вел политическую игру на поляризацию. Что бы ни предлагал Горбачев во внутренней политике, Ельцин критиковал лидера партии за консерватизм и полумеры. Он поддерживал центробежные силы в союзных республиках, тогда как Горбачев пытался сдержать их, сочетая кнут и пряник. Он считал «центр» (то есть Кремль и советские власти в Москве) главным препятствием на пути к решительному переходу России к новому политическому и социально-экономическому порядку. Он инициировал «войну законов», оспаривая или блокируя применение всесоюзных законов на территории РСФСР. Он продвигал декларацию о суверенитете России и поддерживал другие республики, поступившие таким же образом. Он диктовал условия предлагаемого Союзного договора, переговоры по которому велись в течение 1990–1991 годов и который превращал СССР в конфедерацию в значительной степени независимых государств, оставляя центру незначительные полномочия, которые республики не желали уступать ему. Он встал на сторону шахтеров, внезапно начавших забастовки против ухудшения экономических условий (1989), а затем (1991) против Горбачева и коммунистического режима как такового, подтвердив законность их требований и воспользовавшись возможностью передать юрисдикцию над шахтами России. Он сказал представителям российских регионов, которые также заявляли о своем «суверенитете» по отношению к центральной власти в России: «Берите столько суверенитета, сколько сможете проглотить»[174].

Когда Горбачев соглашался с радикально настроенными силами, Ельцин обычно повышал ставку, поддерживая еще более радикальный вариант. Когда же Горбачев возвращался в центр политического спектра, ища компромисса между постепенными и ускоренными программами экономических реформ, а также между федералистскими и конфедералистскими формулировками в Союзном договоре, или когда режим применял силу против антисистемных сил в Грузии, Азербайджане и прибалтийских республиках, Ельцин осуждал Горбачева за консерватизм, реакционность или за что-нибудь того хуже. Это была классическая игра на поляризацию, призванная поставить Горбачева в патовую ситуацию и подготовить условия для решительного разрыва со старым порядком. Ельцин со временем становился все более и более решительным в своем стремлении уничтожить как власть Горбачева, так и власть Кремля.

Ельцин был не единственным крупным политическим деятелем, выступившим против Горбачева в этот период. В ответ на такие потрясения, как крах коммунистических режимов в Восточной Европе (1989), забастовки шахтеров, снятие упоминания руководящей роли коммунистической партии в конституции (1990), распад общесоюзных властных структур (1990–1991), протосепаратистские тенденции в России, на Украине, на Кавказе и в Прибалтике и явное нежелание Горбачева им противостоять, – силы консервативной реакции начали мобилизовываться публично и за кулисами. Горбачев изначально пытался приспособиться к ним и, как мы видели, частично сдвинулся вправо во внутренней