Шрифт:
Закладка:
§ 3.6. Дальнейшие планы участников по изучению Трапезунда
Коллективное издание трудов экспедиции не осуществилось, но из переписки участников экспедиции становится понятно, что обработка материалов некоторое время велась всеми.
Хотя революционная ситуация не располагала к научным занятиям, Успенский, постепенно теряя связь со своими сотрудниками, 10 января 1918 г. еще пишет Н. Б. Бакланову с вопросом, нет ли у него наброска части дворцовой церкви (где изображен Св. Евгений[790]) и «нет ли чего-нибудь для той церкви за стеной (св. Иоанн на скале), где б[ыла][791] найдена большая надпись над входными воротами», в то же время приглашая Бакланова к дальнейшей обработке материалов[792]. К сожалению, ответ неизвестен, одна ко обнаруженный недавно в одной из частных коллекций[793] личный архив Н. Б. Бакланова с рисунками, сделанными в Трапезунде в 1917 г. (среди них -переделанный памятник-гробница Алексея IV Комнина) и даже в 1919 г., позволяет надеяться на то, что впоследствии будет обнаружено что-нибудь еще. Известно также, что, вернувшись из экспедиции, H. Е. Макаренко на время забрал с собой домой сделанную им копию головы Св. Евгения[794].
В письме к Ф. И. Успенскому Н. Д. Протасов спрашивает, может ли Успенский выслать обмеры и фотографии с фресок в Московское археологическое общество: «К сожалению, этот материал не был получен в Трапезунде при мне, и я не могу судить о его значении»[795]. «Я, конечно, полагаю, что окончательная сводка добытого материала возможна лишь после того, как трапезундская область будет вообще обследована с такой же тщательностью. По крайней мере, вопросы о характерных особенностях специально трапезунтских храмов в связи с их зависимостью от грузинско-армянских течений, думается, возможно разрешить только после этого последнего обследования»[796]. Тем не менее Протасов «понемногу приводит в порядок свои черновые заметки о трапезундских памятниках»[797]. Были ли эти планы осуществлены, пока остается непонятным. После выхода в свет книги Успенского, как свидетельствует личное дело Н. Д. Протасова, хотя в его личном научном плане на 1926 г. значилось продолжить занятия над памятниками Трапезунда, выполнено это почему-то не было[798].
Вот как отзывался о Трапезундской экспедиции Н. Д. Протасов: «Во вторую командировку, по поручению Академии Наук, мною были обследованы ‘grottes basiliennes’, в пределах Genislin, Platana и Sumela, и памятники архитектуры и монументальной живописи византийской эпохи XIII вв. в Трапезуйте. Собранный материал имеет большое научное значение, т. е. позволяет решить вопрос о формах и путях проникновения восточно-византийской культуры в среду Грузии и Армении»[799]. Среди готовых материалов, где могла быть информация о Трапезунде, под номерами 3 и 4 значились только написанные и готовые к печати статьи «Василианские гроты Джевизлика» и «Археология византийской иконописи (VI-XIV вв.)[800] в записях от 17 апреля 1923 г.».
МАО[801], по-видимому, отказалось от идеи совместной работы над материалами, о чем косвенно свидетельствует письмо П. С. Уваровой с предложениями «назначить несколько заседаний по Трапезунду», написанное в мае 1918 г. известному археологу и антропологу Д. Н. Анучину: «Очень прошу продолжать заседания и надежды на доклады Бакланова, Протасова и Крымского о древностях Трапезунда и их общей поездки в Трапезунд. Ведь его нам не удержать; пусть же останется хоть что-нибудь на память»[802]. Состоялись они или нет, пока выяснить не удалось; но, как писала П. С. Уварова про Трапезунд Д. Н. Анучину немногим позже, «турки успели его уже занять, а мы всё собираемся только сделать о нем свой доклад. Один позор!»[803].
Впрочем, работы в Трапезунде хотел продолжить не только Ф. И. Шмит. Такое же желание выражают и Ф. Μ. Морозов в письме к С. Ф. Платонову[804], и Протасов в письме к Успенскому. От 14 марта 1917 г. в письме к Успенскому намекает и Б. Панченко: «Если весною или летом наладится какая-нибудь археологическая экспедиция в завоеванные области, прошу Вас горячо, похлопочите за меня или дайте знать, к кому обратиться. Думается, что я был бы полезен, потому что не отказался бы ни от черной работы, ни от скромнейшей роли»[805]. Несмотря на все трудности и обстоятельства, все участники экспедиции были рады продолжить изучение памятников Трапезунда – дело того стоило. Как ни ругался Клуге после первой экспедиции, всё его недовольство рассеялось после второго[806] предложения снова участвовать, и его непосредственный начальник на раскопках в Ольвии Б. В. Фармаковский временно отпустил художника, невзирая на неопределенность ситуации. Почти все желали и третьей экспедиции. «Меня очень интересует результат моей докладной записки, поданной мною, в приезд в Петроград, Академ[ику] Серг[ею] Феод[оровичу] Ольденбургу, относительно Трапезунда. Вопрос о Трапезунде, куда бы я оч[ень] желал бы поехать в качестве сотрудника Академии или Археологического] Общ[ества] Или Института, для охраны памятников старины Трапезунда и всего Малоазийского побережья, начатой Росс[ийской] Акад[емией] Наук; весьма вероятно,[807] с не меньшим удовольствием поехал бы туда, для учреждения Археологического Института или научной станции в Трапезунде или …[808] – профессор] Феод[ор] Ив[анович] Шмит. Пошлите меня с ним, и мы оправд[аем] Ваше доверие.
<…> Я жду обещанного вызова. После Пасхи, думаю, съездить в Батум за вещами. Я просил Ф. И. Успенск[ого] выслать мне открытый лист от Акад[емии] на право вывоза оставленных Ф. И. Успенским ящиков с турецкими архивом; он, наверное, на меня сердится за сотрудничество мое с проф. Ф. И. Шмитом, а потому умышл[енно] забыл напомнить об этом С. Ф. Ольденбургу»[809], – писал в одном из писем к С. Ф. Платонову Ф. Μ. Морозов.
Экспедиция и разговоры о влиянии Трапезунда и другой архитектуры и фресковой живописи Кавказа на русское искусство разбудили интерес к церквям Св. Софии. Ф. И. Шмит начинает заниматься Св. Софией Киевской, Ф. И. Успенский в 1918 г. «для охраны памятников» едет в Новгород, где тоже некоторое внимание уделяет Св. Софии[810].
О редких связях между участниками может говорить и тот факт, что отчет за 1916 и 1917 гг. от РАИК Ф. И. Успенский писал за себя одного. Часть этих отчетов посвящена Трапезунду: «В начале года директор Института был занят подготовкой организации археологической экспедиции на турецкий театр военных действий, для чего входил в сношения чрез посредство
