— Конечно, конечно, прошу прощения… Так, значит, мы договорились?

Доктор какое-то время молчал, словно бы в сомнениях, но потом коротко кивнул.

— Прекрасно! — просиял дядя Владлен. — Всегда знал, что с вами приятно иметь дело. Когда занесёте скальпель над телом, думайте про тот куш, что мы получим! Такого у нас ещё не было! И возможно, не будет. На какое время мне сориентировать курьера?

— Не раньше семи часов вечера! Мне придётся заново проводить подготовку. Это займёт время.

— Разумеется, разумеется… Не забывайте о том, что я вам сказал…

Эля непроизвольно дёрнулась и внезапно оказалась совсем в другой палате. Даже скорее не в палате, а в каком-то тусклом пространстве, посреди которого стояла допотопная деревянная кровать, а на ней, закутанный в лоскутное грязное одеяло, лежал человек. Не успела девушка подивиться, что в клинике «Рассвет» людей содержат в таких условиях, пациент открыл глаза. Элис словно бы наклонялась сейчас над лежащим, будто служила медсестрой или сиделкой, и решила справиться о его здоровье. Странно, но худое вытянутое лицо молодого мужчины (а под одеялом лежал именно мужчина), показалось ей до боли знакомым. Она принялась мысленно перебирать в памяти образы и, наконец, с большим изумлением поняла, кого напоминает ей этот человек. Это было невероятным, но Эля узнала в мужчине саму себя. Вернее, не то чтобы узнала, просто отметила похожие черты: как если бы лежащий пациент являлся её братом-близнецом. Тот же разрез глаз, те же очертания скул, те же тонкие подвижные губы, тот же упрямый подбородок. Будто Эля смотрела в чуть-чуть искривлённое зеркало. В глазах незнакомца тоже мелькнуло удивление, казалось, он заметил склонившуюся над ним девушку.

Эля от изумления немного отпрянула, но успела услышать, как мужчина тихо проговорил: «Moet niet… overgave…»[39]

И в эту же секунду Элю скрутил мучительный спазм: в рот ей всунули воздушный кляп, а грудь словно стянули раскалённым обручем. Девушка попыталась прокашляться, что далось ей с огромным трудом: кто-то продирал через её горло ржавую проволоку. Элис задыхалась и кашляла, выплёвывая всё новые царапающие сгустки. Из-под век потоком хлынули слёзы. Пришёл звук.

Кто-то рядом с ней монотонно повторял:

— Ну, слава богу, ну, слава богу, ну, слава богу…

Эля ещё пару раз мучительно кашлянула и приоткрыла-таки глаза.

Возле лавки на коленях стоял Балабанов и, чуть не плача, разглядывал её лицо.

— Ожила! — радостно сообщил он и криво улыбнулся щербатым ртом. — Искусственное дыхание сработало! — И он вытер губы рукавом куртки.

— Ты что, мне рот в рот делал, скотина?! — спросила Эля очень хриплым спросонья голосом.

— Так я ж… — опешил Гансик, отклоняясь назад.

Эля ощупала себя и обнаружила, что её блузка расстёгнута на несколько пуговиц, образуя внушительное декольте.

— Так массаж же сердца! — предчувствуя новый вопрос и отступая на всякий случай от лавки, шоркая коленками по полу, пояснил Балабанов.

— Я тебе покажу массаж! — пообещала Эля и осторожно села, одновременно застёгивая пуговки обратно. Прислушалась к своим ощущениям: вроде бы голова не кружилась и перспектива не раздваивалась. — Надо немедленно звонить в полицию! — сообщила Элис, пытаясь уложить в голове только что услышанное и мучительно размышляя, не привиделось ли ей, не плод ли это её больного воображения?

— В полицию? — недоумённо переспросил Балабанов, наконец с кряхтеньем поднимаясь.

— Слушай, а что значит по-нидерландски «Мут нит овергаве»?

— «Moet niet overgave»? Не сдавайся, типа. Нельзя сдаваться. А что?

— Ничего. Если я окончательно не поехала кукухой, — а я не поехала! — сказала Эля, — в этой больнице пациентов разбирают на запчасти!

— Чего? — округлил глаза Гансик.

— Того. Чёрная трансплантология, слыхал про такую?

Глава 29

Новый свет

Амстердам, 19 сентября 1889 года

Уместным будет уточнить, что дед Эриха в своё время заслужил себе неоднозначную репутацию. Можно даже сказать, одиозную. Будучи по натуре человеком пытливым и настойчивым, он с таким же рвением пытался овладеть научными изысканиями, которые производил в огромном количестве. Однако данные изыскания частенько шли вразрез с общепринятыми научными представлениями и являли собой довольно смелые гипотезы. Особенно в части популярной в те времена алхимии.

Случилось так, что доктор Краузе, как величали его современники, заключительную часть своей жизни провёл в России, в одном из небольших провинциальных городков. Занесло его туда во многом случайно: он отправился в составе некоей картографической экспедиции на восток и в одной малоизученной местности наткнулся на необычный артефакт в виде синеватого кристалла невыясненной природы. Ну, это ему так казалось, что артефакт. Мобилизовав все свои алхимические способности, доктор Краузе задался целью синтезировать из частиц кристалла крайне смертоносное вещество и даже добился определённого прогресса, но его проектам не суждено было сбыться. Внезапно он скончался от неизвестного недуга.

Узнал об этом Эрих из бумаг самого доктора, который вёл подробный дневник, а также из записок его проводника и слуги-помощника, которые вместе с остальным наследством были в своё время переданы внуку Эриха Краузе, его полному тёзке, через дипломатические каналы. Правда, внук не получил, собственно, сам артефакт — кристалл голубоватого цвета, который, как принято говорить, «пропал без вести». Эрих-младший долго разбирался в каракулях деда и переводил записки проводника, сделанные на русском, но особого прибытка из этого занятия не поимел. Кроме, пожалуй, одного письма, которое Краузе-старший написал лично для внука. Словно каким-то образом предчувствуя свою кончину и понимая, что ему не суждено вернуться на родину, доктор написал обращение к потомку (он, несомненно, знал, что в Амстердаме подрастает маленький Эрих), проникнутое теплотой и уверением в родственной любви. Доктор просил прощения за то, что почти не уделял малышу внимания и не занимался его воспитанием. В качестве извинения, в том числе, он преподносил Эриху-младшему некоторые высоконаучные плоды своей деятельности: в основном лекарственные вещества и порошки, помогающие от разных недомоганий. Среди наследства оказалась и та самая коробочка с «универсальными пилюлями», что «обладали невероятной способностью погашать любое воздействие ядовитых и иных токсикологических веществ, введённых в живой организм». Доктор Краузе предупреждал, что использовать пилюли следует с большой осторожностью и только в экстренных случаях, памятуя об их «ошеломляющем воздействии на метаболизм».

Однажды, шутки