Отполз обратно, на своё место, прикрылся повисшим одеялом. Его опять начало трясти. Пальцы не слушались, и коробочка не открывалась. На грани обморока Эрих всё же справился, извлёк небольшую капсулу и засунул её в рот. Коробочку с оставшимися пилюлями он спрятал в карман сюртука, висевшего рядом на спинке стула. По-хорошему, капсулу следовало проглотить целиком, но Краузе не смог этого сделать. Он просто раскусил её зубами, ощутив на языке приторный вкус. И только тогда сделал глотательное движение.

После этого в полнейшем изнеможении откинулся на спину и закрыл глаза.

— Ну вот, дедушка, — прошептал он одними губами тихо-тихо, на самой грани восприятия, — и пришёл тот момент, когда придётся тебе довериться… лучшей проверки не придумаешь…

В сознании Эриха пронеслись перекрещивающиеся безумные смерчи, а потом произошёл взрыв вселенской мощи. Рваные сгустки тёмной материи неслись куда-то вдаль, мерцая в чёрном пространстве бликами серебряного бисера. В темноте проявился лик незнакомой девушки. Эрих был уверен, что никогда не видел её раньше. Выглядела она очень странно, по-нездешнему. И что самое удивительное, у неё оказались разноцветные глаза: левый — карий, правый — голубой. Девушка ничего ему не говорила, а просто как бы склонилась над ним, озабоченно посматривая, будто он сказался больным. Эрих хотел о чём-то её спросить, но не смог, тьма внезапно сгустилась, он смог лишь пробормотать вполголоса, скорее самому себе: «нельзя сдаваться», и тут же мрак окончательно поглотил собой всё сущее.

Глава 28

Нельзя сдаваться

Амстердам, наши дни

Это самое ведро, наделавшее грохоту, качнувшееся напоследок туда-сюда на полу и, наконец, успокоившееся, окончательно деморализовало Элю. Только сейчас она со всей отчётливостью поняла, в какую авантюру ввязалась. Да что там в авантюру, она даже не могла придумать адекватного названия своей безумной затее!

Чего она добилась: того, что её бездыханное тело лежало сейчас в грязной кладовке в подвале, а освободившийся разум сверхъестественным образом продолжал пребывать в некоем мороке-сне? Ещё чуть-чуть, как только реальный мозг перестанет работать от прекращения дыхания, всё бесславно закончится. Всё исчезнет. Грянет чёрное и пустое ничто! И какой толк, что она узнала номер палаты, где лежит Младен?! Она не то что не сможет передать эту информацию в реальный мир, она вообще ничего больше не сможет! Счёт идёт на минуты или даже на секунды. Сколько там мозг функционирует после остановки сердца?!

Элис сковал небывалый ужас. Ещё никогда в своей жизни (жизни — ха-ха!) она не испытывала ничего подобного. Созерцание собственного бездыханного тела и скорченного в шоковом ступоре Балабанова было сродни полёту вниз с небоскрёба. Земля приближается стремительно, и ты очень чётко осознаёшь, что сейчас произойдёт. И нет никакой возможности предотвратить неминуемое.

Элис машинально выставила вперёд ладони, предчувствуя фатальный удар, но это движение перенесло её в другое место. Она вдруг покинула кладовку и очутилась в довольно просторном офисе, напоминающем ординаторскую. Оказывается, внутри помещения находились вполне известные девушке персонажи: якобы не работающий в клинике «Рассвет» доктор Кристиан Ромм и небезызвестный же ей профессор исторических наук Владлен Шапиро. Эля видела их как бы сбоку, из дальнего угла.

Шапиро сказал длинную фразу по-нидерландски, но Кристиан тут же к нему обернулся с недовольным лицом.

— Мы же договаривались общаться наедине по-русски! — с упрёком сказал он. — Я уверен, что тут нет жучков, но подстраховаться никогда не мешает!

— Простите, — быстро буркнул профессор. — Но сути-то дела это не меняет.

— Это — нет. Но то, что вы предлагаете, — да! Мне и так пришлось перенести операцию на несколько часов, что, знаете ли, негативно влияет на состояние пациента! А значит, и на состояние его органов!

— Да ладно вам, — отмахнулся дядя Владлен. — Какое нам дело до пациента? Он же всё равно… того. А те органы, которые нужны нам, полагаю, не пострадают.

— Вы полагаете! — с возмущением воскликнул доктор. — С каких пор вы успели заделаться специалистом?!

— Не кипятитесь вы так, — примирительно заявил профессор. — Вы же понимаете, что мы одним выстрелом убиваем сразу несколько зайцев.

— Это вы так считаете! — запальчиво проговорил Кристиан. — А я терпеть не могу, когда всё начинает идти не по плану! Тем более в самый последний момент!

— Я не виноват, что новый заказ пришёл совсем недавно, — с оправдательными интонациями в тоне заметил Шапиро. — Вы представляете, сколько мы сэкономим в этом случае времени и, главное, средств! Да и гонорар вырастет в разы. А нужна лишь незначительная коррекция!

— Незначительная коррекция! — горько передразнил собеседника доктор. — Вы предлагаете выпотрошить пациента и называете это незначительной коррекцией?!

— Так мы же изначально собирались изъять у него некоторые органы. Ну да, увеличим их число, что не столь принципиально.

— Зато принципиально, что пациент скончается прямо на операционном столе! Вот что принципиально! Знаете ли, две большие разницы: когда больной умирает неделей позже от осложнений, которые трудно предугадать, и когда летальный исход наступает прямо под ножом хирурга! Тут возникают вопросы, знаете ли!

— Бросьте, Кристиан, вам что, впервой?

— Не в этом дело! Мы и так уже накликали на себя некоторые подозрения, и любое действие, косвенно подтверждающее эти подозрения, может выйти нам боком!

— Без риска не обойтись! Вы тоже прекрасно знали, на что шли. А по поводу подозрений — зря вы отпустили девчонку. Она непредсказуемая и может вставлять нам палки в колёса.

«Это он про меня, что ли?» — тяжко провернулась в голове Элис мысль.

— Напротив, пресловутые палки могли бы застрять в наших колесах, если бы мы её тут оставили. А так — она никуда не денется. Телефон мы ей на какое-то время испортили, связи у неё пока нет, кроме того, за ней присматривает наш человек. Так что никуда она не денется, улететь обратно мы ей не дадим, а потом спокойно оформим следующим пациентом: у неё хорошее здоровье, и многие из её органов нам пригодятся.

— Мне импонирует ваш цинизм, — признался Шапиро, с удовлетворением поглядывая на коллегу. — Но неужели вы вовсе не испытываете к нашим контрагентам… не знаю… сострадания?

— Есть работа, а есть сантименты, — хмуро отозвался Кристиан. Заметно было, что вопрос ему не по нраву. — В данном случае