Мои щеки пылают таким румянцем, что, кажется, он освещает всю таверну. На лбу выступают капельки пота, когда актер дерзко двигает бедрами перед моим лицом, задевая кожаными штанами мой подбородок.

Святые боги.

Он срывает с себя ремень и бросает его в зрительный зал, где две женщины пытаются его поймать.

Мужчина двигает бедра к моей груди, и, судя по возгласам и призывам, которые эхом разносятся по таверне, женщинам это нравится. Ферра громко свистит двумя пальцами.

Я еще сильнее натягиваю капюшон плаща на волосы, желая раствориться и исчезнуть.

По рукам бегут мурашки. Мои бедра напрягаются. Моя предательская нижняя половина покалывает, хотя верхняя понимает, что это нелепое представление. Но когда красавец-актер проводит пальцем по моему горлу, поднимая подбородок, чтобы мои глаза встретились с его сильно подведенными глазами, мое сердце все равно замирает.

Он внезапно хватает меня за талию, меняется со мной местами, а затем усаживает обратно на колени лицом к себе. Мои глаза расширяются, когда я чувствую массивную выпуклость, которую видели и все остальные. Он обхватывает рукой мою шею, изображая, что целует мою челюсть.

Рев толпы и действие алкоголя оглушают меня. Голова кружится, я закрываю глаза. Отдаюсь происходящему. Сейчас я могу представить, что нахожусь рядом с Бастеном. Что это его рука обхватывает мое горло. Его мощные бедра под моими. Внезапно я снова оказываюсь в своей спальне, запястья привязаны к столбикам кровати шелковыми завязками, лицо Бастена между моих ног…

Мое дыхание учащается, когда я ерзаю на коленях актера. Его руки поклоняются тем местам, которых он не должен касаться ― моим ребрам, бедрам, горлу.

― Третий раз я спрашиваю тебя, ― громко провозглашает он, обращаясь к зрителям. ― Сдаешься ли ты?

Мои губы раздвигаются. Я знаю, что должна сказать. Я даже слышу, как женщины, сидящие в зале ближе всего, шепчут мою фразу.

Один раз. Дважды. Трижды. И навсегда, я уступаю.

Но слова застревают у меня в горле. Это уже слишком. Я ерзаю на табурете. Смущена, да. Возбуждена, да. Но что-то более глубокое бурлит внутри меня, натягивает кожу, словно пытаясь вырваться на свободу. В голове мелькают и исчезают странные обрывки полузабытых снов. Артейн. Лес. Олень. В моем одурманенном состоянии сказка о богах и время, проведенное с Бастеном, слились воедино, пока все это не стало казаться до ужаса знакомым.

Внезапно я вскакиваю и, спотыкаясь, спускаюсь со сцены. Мои ноги подгибаются. Мои губы дрожат. Крики зрителей преследуют меня, но я словно принадлежу другому миру.

Я толкаю дверь таверны, задохнувшись от прохлады ночи, которая обрушивается на меня, как ведро холодной воды.

Через секунду на улицу на хрустальных каблуках выбегает Ферра.

― Миледи!

Я прислоняюсь спиной к кирпичной стене, делая глубокие вдохи.

― Я в порядке. Мне… просто нужен воздух.

На секунду мне кажется, что я сейчас разрыдаюсь, ― кровь все еще бурлит от этого странного ощущения выхода из тела.

Но тут Ферра восклицает:

― Что ж, неудивительно, что тебе нужен воздух; он практически засунул свой массивный член тебе в глотку!

Ее губы подергиваются, а я вспоминаю, как извивались бедра актера у моего лица, и не успеваю опомниться, как мы обе падаем спиной на стену в приступе смеха.

― По крайней мере, одна его часть была впечатляющей, ― замечаю я.

― Уж точно не его актерская игра. ― Ферра прислоняется ко мне и хихикает. Когда мы вытираем слезы с глаз, она берет меня за руку. ― Пойдем. После такого выступления тебе нужно выпить еще.

Я смеюсь, прижимая руку к животу.

― Еще немного алкоголя, и могут возникнуть проблемы.

Мимо нас проходит пьяный, раскачиваясь и напевая старую балладу фей. При обычных обстоятельствах я бы не решилась показаться пьяной в общественном месте, но все остальные на Улицах Греха ведут себя так же бесстыдно. В воздухе витает смесь густого опиумного дыма, звуков уличных музыкантов и возгласов проституток, поддразнивающих любого мужчину, у которого в кармане звенят монеты. Не говоря уже о стонах, доносящихся из-за занавешенных окон борделей.

― А теперь выкладывай. ― Голос Ферры понижается, когда она просовывает свою руку в мою. ― Стрелу Райана можно сравнить со стрелой честного Артейна?

Я отшатываюсь, пораженная.

― Откуда мне знать?

― Ты хочешь сказать, что не кувыркалась в простынях с мужчиной, которого желает каждая дюренская женщина?

― Я не из Дюрена, ― говорю я.

Она бросает на меня хитрый взгляд.

― Тогда, может быть, ты расскажешь мне все о… кхм… Вульфе Боуборне?

Дыхание перехватывает в горле.

― Ферра!

― О, не надо этого. Я была в ложе Бессмертных во время представления. Я видела, как он перекинул тебя через плечо, словно делал это уже не раз.

Паника поднимается, как прилив, и захлестывает меня. Нас с Бастеном повесят, если об этой интрижке узнают. Не говоря уже о том, что придет конец нашей неудержимой потребности друг в друге. Тайным прикосновениям. Взглядам через всю комнату, которые говорят, что я ― все, о чем он думает.

Но все должно закончиться ― Бастен никогда не полюбит меня так, как Артейн любил Солену.

Ферра внезапно замирает в своих хрустальных туфельках, когда из ее горла вырывается странный, неразборчивый звук. Ее взгляд устремлен на окно, выходящее на улицу. Аляповатая кружевная занавеска указывает на то, что это еще один бордель, но, в отличие от других, эта занавеска распахнута.

Внутри мужчина с короткими седыми волосами нагнул женщину над кроватью и трахает ее сзади, его голая задница сжимается при каждом толчке. Одно это зрелище шокирует, но как только я вижу, во что одета проститутка, я понимаю, почему Ферра побледнела при виде именно ее ― на девушке дешевые крылья из перьев и светлый парик из сплетенного льна, достаточно длинный, чтобы касаться земли.

Крылья? Длинные волосы?

Предполагается, что это