тюрбаны, сколотые драгоценными брошами, и на выкрашенные в разные цвета бороды. Он чувствовал, как бьются в страхе сердца этих людей. Столица Синда лежала у его ног. Он видел перед собой ее стены и башни, резные шпили ее нечестивых храмов и перепуганных людей, толпящихся на ее стенах. Горожане с ужасом смотрели на войско, что обложило город. Ведь все окрестные князьки прибежали в лагерь победителя и привели свои отряды. Они воспылали к эмиру мусульман внезапной, но от этого не менее сильной любовью. И они докажут ему свою верность, устроив резню в беззащитном городе.

Тут все понимали, что в случае осады шансов у Арора нет. Купцы и вельможи были готовы открыть ворота города в обмен на гарантии того, что их не тронут. Они хотели жить, и они хотели договориться. А потому в лагерь победителей везли телеги с зерном и гнали животных. Армия хочет есть. Она всегда хочет есть, даже когда не воюет. Такова горькая правда жизни.

— Условия как для всех, — сказал Надир, сполна насладившись униженным молчанием знати Синда. — Два динара за мужчину, динар за женщину и две драхмы за ребенка. Богатые платят за бедняков. И тогда я не трону город.

Уважаемые люди скривились, но условия приняли. У них ведь и выбора не оставалось. А про этого человека они наслышаны. Он свиреп, словно тигр, пристрастившийся к человеческому мясу, но его слово тверже его меча. Налоги в его землях умеренны, а за взятки он рубит головы без лишних разговоров. Его суд быстр и справедлив, а потому купцы с юга демонстрируют робкое воодушевление. Воины получили богатую добычу и тратят ее налево и направо. У торговцев и так все идет неплохо, так еще им сказали, что открывается прямой путь на запад. Пока товар идет по морю, но совсем скоро он пойдет и по суше тоже. Империя Сасанидов трещит по швам. Это становилось понятно всем, кто умел думать. А для любого купца осознание данного факта означало только одно: с этим человеком надо договариваться. А то, что его вера отличается от их собственной… Ну, что же… Бывает!

Договоренность была достигнута, и городские ворота со скрипом отворились, пропуская внутрь нового повелителя этих земель. Толпы людей со страхом в глазах махали руками и ветками, робко приветствуя человека, о котором слышали лишь страшные сказки. Они лопотали на своем северном наречии, суетливо, словно обезьяны, тыча пальцами в сторону нового повелителя. Голубые глаза и светлая борода незнакомы здесь, и они удивили народ не на шутку. Ведь здешние жители из нижних каст были черны, словно головешка. Лишь брахманы и кшатрии, потомки завоевателей, отличались более светлой кожей. Их нипочем не перепутать с дравидами, истинными хозяевами этой земли.

Огромный дворец царей Синда пугал Надира и своими размерами, и тонкостью резьбы, что украшала каждую колонну и каждый камень в стене. Ему, выросшему в кочевье, было не слишком уютно здесь. Он страшился этого места, где любое сказанное слово разносилось множеством отголосков эха, теряясь между пузатых колонн. Каменные своды давили на его непривычную голову своей тяжестью, приводя Надира в полное смятение.

— Я привыкну, — шептал он себе под нос. — Ведь это теперь все мое! Я привыкну!

А еще здесь жили сотни бездельников, замотанных в разноцветные тряпки. Смысл их жизни заключался в служении царю, как это делали многие поколения их предков. И теперь все они пали ниц, а он кожей чувствовал их надежду и страх. Он слышал, как трепещут их трусливые сердца. Слуги надеялись сохранить свою необременительную и сытую жизнь. И они до колик боялись ее потерять. Ведь они родились в этом дворце, и они и делать-то ничего больше не умели, лишь пресмыкаться и угождать. Надир читал в глазах слуг то выражение, что обычно бывает у голодной собаки, когда она надеется выпросить объедки, но еще не готова драться за них. Так смотрели на него и эти люди, способные на любое унижение и на любую подлость, чтобы удостоиться его мимолетного взгляда. Они дико боялись, что их выгонят из дворца и заставят работать в поле, под палящим солнцем. Они боялись, что их ноги станут черны от грязи, а руки огрубеют от мотыг и серпов. Их страх был настолько явным, что Надир поморщился от отвращения и сделал короткий жест рукой. Слуги, привыкшие к безропотному повиновению, потекли из зала разноцветной рекой, непрерывно кланяясь и не смея повернуться спиной к своему повелителю.

— Ну вот, я и получил то, о чем даже мечтать не смел, — сказал вдруг Надир сам себе. — А ведь совсем недавно пределом моих желаний была собственная лодка, домик на крошечном островке и страхолюдная дочка ловца жемчуга Якуба. А теперь я настоящий царь… Вот ведь как оно бывает!

Надир еще немного посидел на троне повелителей Синда и послал за тестем. Тот пересчитывал казну покойного царя. И, судя по тому, что его не было уже очень и очень долго, тех ценностей оказалось немало.

— Мы взяли хорошую добычу, дорогой зять, — Азиз ибн Райхан просто светился от счастья. — Тут золота и камней на двадцать миллионов драхм. И это я еще не считал шелк, железо и специи.

— А где царица Суханади? — вспомнил вдруг Надир. — Дай хоть взгляну на нее. Мне сказали, что она очень красива и умна.

— Не беспокойся об этой ведьме, мой дорогой зять, — успокоил его тесть. — Я уже обо всем позаботился. Мои парни сразу же её утопили. Я побоялся, что она заколдует тебя, и ты на ней женишься. А таких расходов наша казна просто не вынесет. Это ненасытное бабье нас окончательно разорит! Кстати, драгоценности покойной царицы я отложил для твоей любимой жены Алии. Да там и немного совсем. Пара сундуков всего. Ты же не против?

— Против, — набычился Надир. — Я старшему брату должен столько, что никаких сундуков не хватит. Бабские цацки поедут в Братиславу! Иначе моя жена Алия погибнет, придавленная весом своих украшений. А такая утрата просто разобьет мое сердце! Ты же знаешь, почтенный Азиз, как я люблю твою дочь!

Глава 17

Январь 641 года. Братислава.

Маленькая, словно птенчик, светловолосая девчушка смотрела на Берислава с любопытством и плохо скрываемым опасением. Девчушке на вид было лет десять, и именно ей суждено стать его женой. Их свадебный договор озвучен прилюдно, выкуп уплачен до последнего рубля, а саму будущую княжну с превеликим облегчением отправили в Братиславу, чтобы привыкала к новой семье. С рук сбыли за хорошего