дела с малахольными юношами, даже если один очень уважаемый мной властитель открыто намекнул, что этот юноша работает на него. Но не будем об этом. Полагаю, это страшная тайна, о которой догадается любой ребенок, как только нога первого же воина ступит на землю Италии.

— Я должен вернуть величие своему роду, — с горячностью продолжил Валерий. — Разве это плохо? Аниции и Кейонии правят Римом как своим поместьем…

— Ну чем ты хуже? — с усмешкой продолжил за него Ицхак. — Ты же это хотел сказать? Еще и гордыня… Да, юноша, такие как ты начинают войны из высоких побуждений, а заканчивается все так же, как и всегда. Грабеж, насилие и обездоленные люди. И все ради того, чтобы твое достоинство патриция не потерпело ущерба. А ведь никаких римлян уже давно нет. Настоящие римляне живут в Константинополе![27]

— Да как ты смеешь! Зачем ты все это говоришь мне? — Валерий от досады даже прикусил губу. — Ты, у которого нет ни чести, ни родины. Ты, который живет там, где задница в тепле.

— Я говорю это затем, чтобы расставить все по своим местам, — пожал плечами Ицхак. — Ты смотришь на меня, как на дерьмо, потому что в своих мечтах уже завернулся в римскую тогу, которую давно никто не носит. Ты — небожитель-патриций, а я — презренный иудей-ростовщик. Я — пыль под твоими ногами, жалкое ничтожество. Только между нами нет разницы, парень. И ты, и я виновны в будущих бедах тысяч людей. Только я честен и говорю прямо, что так зарабатываю на жизнь. Я не прикрываюсь, подобно тебе, лицемерными словечками. Ты жаждешь золота и власти. Ты хочешь видеть страх в глазах мужей и желание в глазах женщин. Ты хочешь купаться в этих чувствах и готов ради этого бросить в огонь тысячи жизней. Посмотри вниз! — купец ткнул в сторону словенского лагеря. — Многие из них умрут ради твоих виноградников. Так что перестань корчить из себя святошу и сотри со своей римской рожи это высокомерное выражение. Ты ничем не лучше меня.

— Да… Да… Да пошел ты!

Валерий пошел багровыми пятнами, резко повернулся и сбежал вниз. Ему было стыдно, его душила злоба и гнев. А еще он отдавал себе отчет в том, что этот купец с крючковатым носом, проживший непростую жизнь, прав в каждом своем слове. Он, благородный Валерий, чья родословная уходит во тьму веков, именно таков, как его только что описали. Он бросит в топку войны тысячи незнакомых ему людей, чтобы увидеть уважение в глазах своих проклятых родственников, все достоинство которых заключалось в том, что они сохранили латифундии в Африке и на Сицилии. Они, распухшие от золота, не будут больше смотреть на него с презрением. Он еще увидит страх в их глазах. И если кому-то суждено ради этого погибнуть, значит, так тому и быть. Ему плевать на это.

Валерий решительно пошел в сторону герцогского дворца. Орды склавинов, которые пришли на три месяца раньше срока, привели к огромному перерасходу средств. Ведь, согласно договору, их должны кормить до самого конца войны. И, как водится в таких случаях, склавины сделали вид, что не понимают латыни и не отличают декабрь от марта. Они пришли сюда, чтобы снять бремя со своих семей. А это значит, что как минимум еще один огромный зерновоз нужно пригонять из Египта каждый месяц, чтобы прокормить эту ненасытную орду.

— Ваша светлость! — Валерий коротко поклонился Виттериху, который восседал в зале, окруженный римскими статуями. Кое-где в нишах зияли прорехи, делая величие бывшей императорской трапезной несколько неполным. Впрочем, купол над головой герцога, расписанный фресками весьма фривольного содержания, остался в целости и сохранности. Туда не добрались ни гунны, ни местные крестьяне, которые пережгли половину статуй на известь. Герцогиня все порывалась замазать эту срамоту, но Виттерих, который обычно уступал своей жене, в этот раз молча поднес к ее носу кулак, и той пришлось смириться с желанием мужа сохранить античное наследие.

— А, заходи! — приветливо махнул рукой Виттерих. — Вино будешь?

— Я насчет денег, ваша светлость, — решительно сказал Валерий. — Ко мне подошел ваш слуга и требует триста солидов за зерно! И это только на этот месяц!

— Воины хотят есть, — непонимающе посмотрел на него Виттерих. — А я не хочу, чтобы они грабили моих крестьян. Поэтому их надо кормить. Ты что, не знал, что люди хотят есть каждый день? Странно! На вид ты вроде бы неглуп.

— Но они же должны были прийти в начале весны, — сделал робкую попытку Валерий. — Зачем они пришли сейчас?

— Чтобы не тратить свою еду, конечно, — пожал плечами герцог. — Так все наемники делают. Или ты хочешь, чтобы они ушли?

— Пожалуй, нет, — сдался Валерий. — Не хочу.

— Тогда подписывай вексель, и пусть твой иудей занесет моему казначею три сотни, — герцог одним махом влил в себя полкубка вина.

— А кто ваш казначей? — поинтересовался Валерий.

— Моя жена, конечно, — непонимающе посмотрел на него герцог и налил себе снова. — Кому я еще свои деньги доверю? У меня был как-то камерарий из римлян, да только его пришлось повесить. Ты ведь тоже в герцоги метишь, так мотай на ус. Ставишь камерария, а через год отдаешь его палачу. Тот выясняет, что твой казначей — вор. Ты конфискуешь его добро, а самого суешь в петлю. Так очень неплохо заработать можно, только потом в казначеи почему-то никто идти не хочет.

— Я понял, ваша светлость, — промямлил Валерий, которого слегка покоробил такой откровенный цинизм.

— Ничего, — с жалостью посмотрел на него Виттерих, который сделал еще один богатырский глоток. — Это пройдет. Вот когда у тебя на шее повиснет сотен пять парней, которые работать не умеют, зато умеют делать людям больно, ты сразу по-другому запоешь. Как увидишь в глазах голодных воинов, что они тебя сейчас на копья поднимут, так все дерьмо из головы само собой улетучивается. Я бы даже сказал, просветление в голове наступает.

— Я пойду, ваша светлость? — поинтересовался Валерий, который понял, что ему еще предстоит узнать очень много нового об этой жизни. В его книгах об этом не было сказано ни слова. Там все было описано как-то… слишком возвышенно, что ли…

— Иди, — милостиво кивнул герцог. — И про золото не забудь.

Валерий вышел, а Виттерих довольно сощурился, глядя на роскошную мозаику, что местами сохранилась на стенах. Мозаика потеряла часть своих камушков в огне предыдущих веков, но все еще оставалась необыкновенно хороша. И бабы голые на ней присутствуют, что немаловажно… Затейник был император, любитель выращивать капусту. Виттерих гаркнул.

— Баддо! Иди сюда!