Шрифт:
Закладка:
Девушка долго стояла, не решаясь — такое поведение было впервые, за время плена, и она подсознательно чувствовала ловушку. Её заставило раздеться и окунуться даже не чувство грязи скопившейся на ней за время заключения, а опасение что они придут и заберут её отсюда, так же неожиданно, как и привели.
Жидкость быстро остывала и становилась всё тяжелей. Ничего — она купалась и в монастырских ключах, да и стремнина Дворцового ручья никогда не относилась к категории «тёплых». Но зуб на зуб перестал попадать скоро. Она торопилась — первым делом, окунув голову как можно глубже в тёплые слои, хорошенько прополоскала волосы — это главное, им холод больше всего вредит. Потом нырнула сама — прикосновение собственных рук будили воспоминания о кошмарной ночи, но и последствия ночи требовалось побыстрее смыть. «Вот так вот и научишься ненавидеть мужчин» — подумала она, и на миг расслабилась: «Тардеш»… Нет, ей не нужен никто, кроме Тардеша. Пусть даже после этой тюрьмы для неё станет невозможна даже мысль о любовной близости — если она не может дать это Тардешу, это не получит никто…
Она вздрогнула, заметив, как жидкость в ванне пошла золотистыми разводами. Резко вскочила — так и есть. Вот почему ей и подали ванну — рассчитали дни. Предусмотрительность тюремщиков немного пугала. Она попыталась вспомнить, сколько времени прошло с прошлого раза — сбитый тюрьмой режим дня и ночи мешал. Мама постоянно же её учила считать дни — и даже заставила заучить, в какой из дней по лхасской науке родится девочка, в какой — мальчик. Правда самой Императрице знание этой науки не помогло… А её дочери, скорее всего и не пригодится…
«В сущности, я — плохая дочь» — думала она, обтираясь сначала старой накидкой, а потом — предложенным полотенцем. (Ей дали какую-то тряпочку, она прикинула, что до камеры ей хватит): «Я знаю, какие надежды возлагают на меня и отец и мать. Я знаю, что я единственная в семье могу иметь детей — если ещё себе не отморозила и не отбила чего-нибудь… Но… я хочу детей от господина драгонария, а не от кого-нибудь… Потому что я люблю его… Потому что от него будут достойные дети, настоящие императоры… Ведь от нелюбимых рождаются только негодяи…» — она бросила скомканное окровавленное полотенце в угол и принялась одеваться.
… «Рожать…» — она усмехнулась собственным мыслям. Нет, ей было приято представить себя в роли матери, ощутить свою грудь тяжелой от молока… Интересно, на кого бы был похож их с Тардешем ребёнок? Были бы у него крылья⁈..
«Я — дура» — сказала она, посмотревшись в отражение в бадье.
— Заключённая! На выход!
Децимация
…Стены залы, похожей на аквариум, опять показывали бурю — только на этот раз это была буря в залитом солнцем лиственном лесу. Сочетание ярко вспыхивающих под лучами желтого светила зелёных листьев и буйства воздушной стихии странно действовало на нервы… Но таков был хозяин этого зала…
Кахкхаса материализовался в поклоне на одно колено:
— Светлейший батша!
— А, мой надёжный Кахкхаса! Доложи нам, что сделано по части нашей прекрасной пленницы⁈
Кахкхаса поднял один из своих рыбьих глаз: да, Умкы уже стоял здесь.
— Мой премудрый батша, вам ли не знать, что промывание мозгов — процедура неспешная. Мастер говорит, что дело сделано почти наполовину — она почти как белый лист, на котором мы будем рисовать свою картину.
— Заманчиво, — прошипел старый змей, и громко добавил: — А вот у нашего общего друга Умкы есть своё мнение насчёт ценности нашей пленницы. Говорите, генерал.
Умкы причесал лапой усы (чтоб не попадали в рот), и сказал:
— По сведениям от наших союзников в Сенате, Сенат запретил Тардешу даже думать о выкупе принцессы.
— Я знаю. Мы на это и рассчитывали, — Кахкхаса выпрямился и потянулся в пояснице.
— Подожди, старый хрыч. Амаль секретно, твою мать, секретно, начал переброску тучи легионов на соседние планеты системы. По сведениям нашей агентуры, тут речь идее даже не о десятках тысяч легионов.
— Почему я не знаю об этом⁈
— Наверное, потому что пускаешь слюни в тюрьме на эту суку, вместо того, чтобы заниматься, твою мать, своей работой⁈
— Продолжайте, — прошелестел Шульген.
— Так вот, недельного перемирия нам с лихвой хватило не только на перегруппировку наших войск, но и для подготовки ударных групп, которые можно отправить в рейд по тылам карателей. Через Дорогу Демонов!
— На верную смерть⁈
— Нет, девочки, на курорты! Гражданское население нас поддерживает, всё ещё. Они могут поднять до четверти миллиарда партизан — это только боеспособных, не считая калек, баб и бабьих спиногрызов. Правда…
— Дайте я угадаю, — мутант подошел поближе к демону: — С Диззамалем не всё так гладко⁈
— Проклятье! Эта шлюха слишком хорошо там поработала.
— Вернее мы — плохо. Если бы не преждевременный план эвакуации, мы бы ещё держались за эту планету.
— Любезный Кахкхаса, этот план был вашей идеей, — некстати вставил Шульген.
— Да, но я планировал эвакуироваться, КОГДА нас побьют, а не ДО того.
Умкы всхрапнул от злости, вмешался Шульген:
— Сейчас не время для взаимных пикировок. Пусть лучше грозный видом генерал объяснит, почему нам надо поторопиться с новым планом.
Брату Тыгрынкээва потребовалось время, чтобы успокоиться:
— Республика, каратели… эти сволочи забривают в солдатню всех подряд — и рассылают в самые чёртовы углы вселенной! Ваши агенты весенний призыв им запороли — но к осеннему мы останемся без всех офицеров!
— До осени ещё дожить надо. У нас есть принцесса. Драгонарию нужно потянуть время. Он пойдёт на некоторые уступки.
— Надо казнить эту шлюху! Казнить публично! Загнать ей рыбью кость в дыры и разорвать на ошмётки! А после — атаковать!
— Если мы казним принцессу, то лишимся Диззамаля — навсегда. И даже самые призрачные планы насчёт Коцита рассыпятся в прах. Пусть нам и невыгодно, мы пока должны держать слово, данное драгонарию — нас спасает только земная кора. Против флота у Революционных Сил никаких шансов.
— А кто, вашу мать, просрал все наши силы? Чьи идиотские планы и стратегии?..
— Вы говорили о «призрачных шансах
