Дзюсины, наконец, рекомендовали генералов Тэраути, Койсо и Хату. Кидо представил имена кандидатов императору, который поинтересовался мнением Тодзё о каждом из них. Уходящий премьер немедленно отверг кандидатуру Тэраути, объяснив это тем, что командующий Южной группой армий необходим на своем посту, когда враг наступает. Поэтому выбор пал на генерала Куниаки Койсо, 65 лет, генерал-губернатора Кореи, бывшего главы Бюро военных дел армии, принимавшего участие в заговоре в марте 1931 года с целью свергнуть правительство.

В этот же самый вечер принц Коноэ предложил Кидо выбрать премьером не только человека из армии, но и создать кабинет из представителей армии и флота, а вице-премьером назначить адмирала Мицумасу Ёнаи. (Коноэ, Окада, Кидо и другие верили, что на Ёнаи можно рассчитывать в деле продвижения к миру; они не были столь уверены в Койсо.) Кидо выразил свое согласие и послал своего секретаря к дзюсинам, чтобы узнать их точку зрения. Они предложение одобрили.

Койсо прилетел из Кореи и был представлен двору в качестве будущего премьера. Произошедшая сцена (как Койсо позднее описал ее) была словно взята из произведений Гилберта и Салливана:

«Я неожиданно встретил Ёнаи в той же самой гостиной. Я поинтересовался, какое дело привело его сюда, и он ответил, что его тоже вызвали. Это заставило меня подумать, что, возможно, император поручит Ёнаи сформировать кабинет, а мне поступят распоряжения иного характера. Затем хранитель печати сказал нам, что император собирается принять нас двоих вместе. Когда мы спросили Кидо, „кто должен говорить первым?“, он ответил: „Конечно, Койсо“. Таким образом, я выступал первым перед императором. В тот раз император не сказал, кто должен был стать премьером, но сообщил нам, что „мы двое, в тесном сотрудничестве, сформируем кабинет“.

Когда мы вернулись в гостиную, Кидо был там. Ёнаи спросил его: „Ну, кто из нас станет премьером?“ Кидо ответил: „Конечно, Койсо“. Тогда я еще подумал: „Что за странный разговор“. Однако позже мне пришла в голову мысль, что Ёнаи, который, несомненно, принял участие в собрании дзюсин для выбора нового премьера, должен был бы знать, что прозвучало мое имя… Тогда я спросил Ёнаи: „Какую должность ты собираешься теперь занять? Министра флота?“ На это Ёнаи ответил: „Я не способен исполнять иную должность, кроме этой“».

Такое было любопытное начало у кабинета Койсо — Ёнаи. Койсо пробыл в Корее два года, и он был незнаком с обстановкой в стране и внутриполитическими интригами. К тому же он просто не представлял, как он будет справляться с новыми обязанностями.

Койсо объяснял это так: «Я был убежден, что падение Сайпана означало наше поражение в войне. Так обстояли дела; мне представлялось, что не было никого — если только он знал о тяжелой ситуации в стране, — кто бы верил, что Япония все еще может победить в войне. Откровенно говоря, такая безнадежная ситуация могла бы побудить любого здравомыслящего человека выступить против мандата императора управлять правительством. Однако в Японии, когда кто-либо получал лично мандат от императора, то это решение было окончательным и бесповоротным, и такой человек, будучи верноподданным, уже не мог следовать здравому смыслу. Теперь, когда я слышу высказывания императора (особенно такие, как „приложить дальнейшие усилия для достижения главной цели в Великой восточноазиатской войне“, „соблюдать осторожность и не раздражать Советский Союз“), мне кажется, что изменить уже ничего невозможно, и я испытываю глубокий ужас».

А что сказать о мирной инициативе? Койсо полагал, что если правительство решится на нее, то «оно будет вынуждено капитулировать, приняв самые жесткие условия, и это может привести к открытому народному возмущению, потому что люди, уверенные в том, что страна идет к победе, просто сильно возмутятся таким миротворческим шагом». Кроме того, Сайпан пал.

Теперь он решил: «Если нам предстоит еще одна битва, вложим в нее все свои силы, чтобы добиться победы. Давайте будем говорить о мире только после нашей победы, и тогда условия мира будут более благоприятными и легкими для нас».

19 августа 1944 года премьер-министр Койсо убедил Высший совет по руководству войной пересмотреть и выработать новый политический курс по отношению к войне. Несмотря на катастрофическое ослабление морального духа Японии, риторика ее была все такой же воинственной, как и во времена наибольших успехов. У всех были твердая решимость продолжать войну до победного конца. Но мелким шрифтом в документе было упоминание об отправке опытного дипломата в Советский Союз, с целью ведения переговоров с Советами с неопределенной целью.

Премьер Койсо, считавший войну проигранной, столкнулся с воинственными намерениями Высшего совета по руководству войной и Верховного командования.

До его сведения было доведено, что в Генштабе планируют провести решающее сражение на Филиппинах с целью «нанести смертельный удар по врагу, несмотря ни на какие жертвы». Когда 20 октября началась высадка войск Макартура в заливе Лейте, Верховное командование обратилось к премьеру с вопросом о готовности плана, о разработке которого говорилось 19 августа, касательно решающей битве на Лейте.

Термин решающее сражение имел особый смысл для японских военных. Это не было и не могло быть просто оборонительной операцией; необходимо было с самого начала перехватить инициативу. Поэтому Койсо, получивший твердые заверения от Верховного командования о непременном успехе, обратился по радио к японскому народу и заявил, что битва на Лейте — переломный момент в войне. Это, сказал он, современная битва при Тэннодзан (в 1582 году у невысокой горы Тэннодзан произошла одна из судьбоносных битв в японской истории, в которой молодой самурай Хидэёси разгромил своих врагов и стал верховным правителем Японии). Известная всем японцам битва при Тэннодзан имела решающее значение, и они искренне поверили Койсо, когда он сказал: «Если Япония победит на Лейте, она выиграет войну!» Поражение в этом сражении будет означать, что потеряно стратегически важное поле боя, сравнимое с Ватерлоо. Разгром в этой битве будет означать падение Японии, потому что, по словам премьера, народ был готов вложить в нее все силы. И теперь не оставалось ресурсов для будущих сражений.

20 декабря 1944 года Койсо созвонился с дворцом, прося аудиенции императора. Он был в приемной, когда в ней неожиданно появился военный министр генерал Сугияма и шепнул ему: «Господин премьер-министр, Верховное командование отказалось от планов дать сражение на Лейте. Решающая битва произойдет на Лусоне».

Койсо, по его словам «оглушенный» известием, не успел более подробно расспросить генерала. Ему было необходимо немедленно увидеть императора. Он зачитал заранее подготовленный доклад о положении дел, не упомянув о принятом решении вопроса в отношении битвы на Лейте. Хирохито, выслушав рутинный