Г-н Т* сказал мне однажды, что светский человек, совершая смелый и честный поступок из побуждений, достойных этого поступка, то есть столь же благородных, вынужден, как правило, объяснять его мотивами более низменными и корыстными, иначе он вызовет слишком сильную зависть.

* * *

Людовик XV спросил герцога д’Эйена (впоследствии маршала де Ноайля), отправил ли тот уже свое столовое серебро на монетный двор.[457] Герцог ответил отрицательно. «А я вот свое отправил», — заявил король. «Ах, государь, — возразил д’Эйен, — когда Иисус Христос умирал в страстную пятницу, он отлично знал, что вернется к жизни в светлое воскресенье».

* * *

В те времена, когда у нас водились еще янсенисты,[458] их узнавали по длинному воротнику плаща. Архиепископ Лионский,[459] который произвел на свет немало детей, при очередном подвиге такого рода тоже удлинял на дюйм воротник своего плаща.[460] Воротник достиг у него в конце концов такой длины, что обладатель его прослыл янсенистом и довольно долго был на подозрении у двора.

* * *

Одному французу дозволили осмотреть кабинет испанского короля. Увидев кресло и письменный стол монарха, путешественник воскликнул: «Так вот где работает этот великий государь!». — «Что? Работает? — возмутился его провожатый. — Да как вы смеете утверждать, будто столь великий король работает? Вы, что же, явились сюда насмехаться над его величеством?». Произошла ссора, и французу пришлось немало попотеть, прежде чем он втолковал испанцу, что не имел намерения оскорбить достоинство его государя.

* * *

Де*, заметив, что г-н Барт[461] ревнив (а ревновал он свою собственную жену), сказал ему: «Вы ревнуете? А известно ли вам, что это признак чрезмерного самомнения? Не понимаете? Извольте, объясню. Знайте: стать рогоносцем может отнюдь не всякий. Для этого надо держать открытый дом, быть человеком порядочным, учтивым, общительным. Сначала приобретите эти достоинства, а уж потом порядочные люди посмотрят, стоит ли им что-нибудь сделать и для вас. Ну, кто сейчас станет украшать рогами такого, как вы? Разве что какое-нибудь ничтожество. Когда вам придет время опасаться рогов, я первый поздравлю вас с этим».

* * *

Г-жа де Креки так отозвалась при мне о бароне де Бретейле: «Черт возьми, этот барон хуже, чем грубое животное: он — дурак».

* * *

Один острослов говорил мне, что Франция — это абсолютная монархия, ограниченная песнями.

* * *

Однажды, войдя в кабинет г-на Тюрго, аббат Делиль застал его за чтением рукописи. Это были «Месяцы» Руше.[462] Делиль догадался об этом и шутливо воскликнул: «Вокруг поэзия свой аромат струила». «Вы слишком надушены, чтобы различать запахи», — отозвался Тюрго.

* * *

Г-н Флери,[463] генеральный прокурор, сказал как-то в присутствии нескольких литераторов: «Последнее время я замечаю, что в разговорах о делах правления стали употреблять слово „народ“. Вот вам плоды новой философии! Да разве можно забывать, что третье сословие всего лишь придаток к государству?». (Другими словами, это означает, что из двадцати четырех миллионов человек двадцать три миллиона девятьсот тысяч представляют собой случайный и незначительный добавок к ста тысячам).

* * *

Милорд Херви,[464] путешествуя по берегу Италии и переправляясь через какую-то лагуну, погрузил в нее палец. «Ого! — воскликнул он. — Вода-то соленая! Значит, эти места — наши».[465]

* * *

Некто рассказывал о том, как он скучал, слушая в версальской церкви проповедь.

— Почему же вы не ушли с нее? — осведомился Дюкло.

— Я боялся потревожить присутствующих и оскорбить их чувства.

— А я, честное слово, предпочел бы вернуться в лоно веры после первых же слов такой проповеди, лишь бы не слушать ее до конца! — воскликнул Дюкло.

* * *

Будучи любовником г-жи Дюбарри, г-н д’Эгийон подхватил где-то на стороне некий галантный недуг и решил, что наградил им графиню, а следовательно, погиб; на его счастье эти опасения не подтвердились. Вынужденный во время лечения, которое показалось ему очень долгим, воздерживаться от близости с г-жой Дюбарри, он говорил своему врачу: «Если вы не поторопитесь, эта болезнь погубит меня». Пользовал герцога тогда тот же г-н Бюссон,[466] что еще раньше, в Бретани, вылечил его от смертельной болезни, когда остальные врачи потеряли уже надежду на благоприятный исход. Этим Бюссон оказал своей провинции дурную услугу, и ему припомнили ее, лишив его всех занимаемых им должностей на другой же день после падения д’Эгийона. Последний, став министром, долгое время не удосуживался что-нибудь сделать для г-на Бюссона, и тот, узнав, что герцог не лучше обошелся и с г-ном Ленге,[467] сказал: «Господин д’Эгийон не брезгует ничем и никем, кроме тех, кто спас ему честь и жизнь».

* * *

Увидев однажды мальчика, который проходил так близко от лошади, что животное могло бы навсегда изувечить его ударом копыта, г-н де Тюренн подозвал к себе ребенка и сказал: «Милое дитя, никогда не приближайся к лошади сзади — она может тебя покалечить. Лучше обойди ее. Поверь, что за всю свою жизнь ты не сделаешь и лишнего полулье из-за такой меры предосторожности, и запомни: тебе советует это господин де Тюренн».

* * *

Дидро спросили, что за человек г-н д’Эпине:[468] «Это человек, — ответил он, — который ухитрился спустить два миллиона, не сказав ни одного умного слова и не сделав ни одного доброго дела».

* * *

Г-н де Т*, желая дать понять, насколько слащавы пастушеские идиллии Флориана,[469] говаривал: «Они даже понравились бы мне, если бы автор добавил к барашкам немного волков».

* * *

Как-то раз г-н де Фронсак отправился взглянуть на планисферу, которую показывал художник, изготовивший ее. Этот человек, видя на посетителе крест Святого Людовика, но не зная, кто он, употребил при обращении к нему всего лишь титул шевалье.[470] Тщеславный Фронсак, уязвленный тем, что его не назвали герцогом, тут же сочинил целую историю, в которой фигурировал один из его слуг, якобы назвавший хозяина «монсеньер».[471] При этом слове г-н де Жанлис перебил рассказчика: «Как ты сказал? Монсеньер? Да ведь тебя примут за епископа!».

* * *

Г-н де Лассе,[472] человек очень мягкий, но отлично знавший свет, говаривал, что, если человеку предстоит провести целый день в обществе, он должен на завтрак проглотить жабу — тогда до самого вечера ничто уже: не вызовет в нем отвращения.

* * *

Г-ну Даламберу случилось повидать г-жу Дени на другой же день после ее бракосочетания с г-ном Дювивье.[473] Его спросили, счастливый ли у нее был вид. «Очень счастливый, — ответил он. — Поверьте