образом, монашеский «суд» далеко не всегда – четко прописанная процедура. Вернее, в ней видеть некое личное или коллегиальное суждение, совершаемое игуменом или же насельниками в лице общего мнения иноков или мнения некоего совета избранных лиц, которым дозволено выносить решения по различным вопросам внутримонастырской жизни. Собственно, и в Уставе Хиландарской обители категория «суда» порой размыта. Чаще всего под ним понимается грех осуждения[484]. Однако при выдвижении обвинений против игумена из-за растрат под «судом», вероятней всего, мыслится монашеское слушание или совет, коллегиальный орган, полномочия которого, между тем, не прописаны. Таким образом, противостоять игумену в определенных условиях мог братский суд. Существовало ли нечто подобное на Руси в исследуемый период?

Как упоминалось выше, уже преп. Феодосий был вынужден столкнуться с крайне неприятным и неожиданным для себя несогласием братии с принятым им решением. Однако наиболее тяжелые испытания ожидали игумена Стефана. Разразившийся между ним и братией монастыря конфликт вынудил преемника преп. Феодосия покинуть стены родной обители и создать новый собственный монастырь в Клове[485]. Ни Печерский патерик, ни ПВЛ ничего не сообщают о сути произошедшего. Неведомы ни обвинения, ни обстоятельства, ни имена участников противостояния. Однако принятое преп. Стефаном экстраординарное решение позволяет заключить, что игумен был вынужден столкнуться с существенными претензиями в свой адрес со стороны насельников. В этой истории все темно и лишено какой-либо ясности. Создание монастыря в Клове и дальнейшее занятие Владимирской кафедры на Волыни указывает на то, что в возникшем противостоянии княжеская семья поддержала Стефана[486]. Однако не в пользу изгнанника говорит избрание на игуменство преп. Никона Великого – инока, безусловно, подвижнической жизни и высокого авторитета. Все указывает на то, что в этом конфликте игумен оказался в одиночестве. Во всяком случае, уход Стефана на Клов не был поддержан никем из насельников. Все описанное вполне наглядно демонстрирует, что преемник Феодосия столкнулся с консолидированной и непреодолимой позицией насельников монастыря.

Однако к Никите пришла не вся братия, а лишь старцы обители или, точнее, совет старцев, что позволяет заключить о важном значении этого института монастырского самоуправления. Второй раз о монастырских старцах сообщает рассказа о бедствии, постигшем монаха-половчанина Арефу, пережившего ограбление. След этого высшего монастырского совета угадывается в следующем патериковом рассказе. Столкнувшись с воровством, Арефа настоятельно хотел выяснить, кто является виновным в произошедшем. Невзирая на совет старцев, призывавших удрученного инока смириться, он продолжил поиски преступников: «Сий же Арефа от многыа скорби, яже о златѣ, хотѣ сам ся погубити, и тяжу велику възложи на неповинныхъ, и многых мучивъ бес правды. Мы же вси моляхомся ему престати от възысканиа, онъ же никакоже послушаше. Старци же блаженнии ти, утѣшающе его, глаголаху: “Брате! Възверзи на Господа печаль свою, и тъй тя препитаеть”. Сий же жестокыми словесы всѣмъ досаждаше»[487].

Несомненно, под старцами не следует понимать исключительно седовласых и изможденных дряхлых чернецов. Это опытные иноки, стоящие во главе монастырских служб. Их совместные заседания, примером которых стал приход к преп. Никите, очень напоминают совет геронтов афонских монастырей[488]. Вероятно, оттуда эта практика и была привнесена в обитель преп. Антония и Феодосия.

Представляется, что суды игумена, совета старцев и братии обители преп. Антония и Феодосия существенно отличались от того, как действовали монастырские суды XV–XVI вв., существование и деятельность которых закреплялись в грамотах[489] и в решениях Стоглавого Собора[490]. Система церковных судов эпохи становления Московского государства отличалась сложностью и помимо святительских судов предполагала наличие монастырских судов и судов соборных церквей[491]. Наделение монастырей правом совершения суда над насельниками и крестьянами, скорее всего, являлось привилегией, которой обладали только отдельные обители[492], и было призвано не только ограничить над обителями права святительского суда, но и демонстрировало высшей церковной иерархии способность великокняжеской власти возвратить свои права в области ктиторского права в Церкви. Одновременно таковые монастырские суды над крестьянами и работниками обители вполне соответствовали культуре феодального права. В отличие от этих поздних монастырских судов, игуменский и монашеские суды домонгольской Руси рассматривали нелицеприятные и бедственные события внутренней жизни иноческой общины не в качестве преступления, а в качестве прегрешения или ошибки, которые нуждаются не в наказании, а в уврачевании. Именно потому эти суды были лишены какой-либо жесткой регламентации, поскольку рассматривали монастырь как семью, проблемы которой могут и должны быть решены не через посредство суда, а через совет, обращения и споры.

Все вышеизложенное позволяет прийти к следующим выводам. При том, что высшая власть в Печерском монастыре принадлежала игумену обители, в монастыре существовал совет старцев, возникновение которого, скорее всего, связано с афонской монашеской традицией. Именно этот орган коллегиального управления монастырским хозяйством и надзора за духовной жизнью братии обратил внимание на книжные интересы и поступки преп. Никиты. Совершенное ими расследование дела и испытание подвижника вполне может быть оценено как монашеский суд или совет. Однако помимо игумена и совета геронтов правом вынесения решения по спорным и конфликтным ситуациям обладали насельники обители, согласованное решение которых также может рассматриваться в качества суда монашеской общины. Все произошедшее с преп. Никитой вполне вписывалось в практики Святой Горы, которые могли быть привнесены еще преп. Антонием и некоторое время существовали в жизни прославленной обители. Однако совет старцев и общее братское волеизъявление диссонировали с правилами общежительного устава, поскольку нарушали монархический строй власти игуменов и ориентировались на монастыри, в которых насельники могли пользоваться широкой самостоятельностью в несении иноческого подвига. Более того, таковые нормы могли существовать лишь в условиях высокого духовного настроя всей жизни монастыря. Однако именно последнее с годами утрачивало свое звучание. На место ревнителей крайних подвигов приходили иноки, монашеские идеалы которых не отличались максимализмом и радикализмом первых поколений печерских насельников.

Глава 11. Расправа Феодорца над клиром (право епископа наложения запрета и интердикта)

Лаврентьевская летопись

<…> цр҃кви всѣ в Володимери [повелѣ] затворити. и ключѣ цр҃квнъıѣ взѧ. и не бъıс̑ ни звоненьӕ ни пѣньӕ по всему граду. и въ сборнѣи цр҃кви. в неиже чюдотворнаӕ мт҃и Би҃ӕ. и ина всѧка ст҃ъıни єӕ. к неиже вси хрс̑ьӕне съ страхом̑ пририщють. оутѣхуВпередцю имуще. и цѣленьӕ ѿ неӕ приємлюще. дш҃мъ и тѣлом̑ своимъ. и ту дерзну /л.119 об./ црк҃вь затворити. и тако Ба҃ разгнѣви. и ст҃ую Бц҃ю. томъ бо дн҃и изгнанъ бъıс̑. мс̑цѧ. маӕ. въ. и҃. дн҃ь. на памѧт̑ стаг̑ Іѡан̑ Бословца. Много бо пострадаша чл҃вци ѿ него. въ держаньи ѥго. и селъ изнебъıвши и ѡружьӕ. и конь. друзии же и роботъı добъıша. заточеньӕ же и грабленьӕ. не токмо простьцем̑ но и мнихом̑. игуменом̑ и єрѣѥмъ. безъмлс̑твъ съıи