над священником должен сопровождаться участием в суде не менее 6 епископов[456]. А это означает, что какую бы версию событий ни пришлось принять, раннего или позднего летописания, митрополичий суд был предвзят и организован с нарушением норм, принятых в Византии и Церкви. Правда, необходимо признать, что в условиях Руси собрать таковой судебный Собор, обеспечив на нем соответствующий кворум, было непросто.

Поэтому вполне закономерно, что наложенный на Поликарпа запрет в служении был воспринят насельниками как несправедливый. Впрочем, в историографии, следовавшей за Никоновской летописью и В. Н. Татищевым, наказание интерпретируется более широко и представлено как арест, сопровождавшийся удалением Поликарпа из города[457]. Если это произошло именно так, то последнее, вероятно, было сделано для того, чтобы игумен не смог вернуться в обитель. В итоге с падением Киева и разграблением митрополии, чего не было прежде[458], Поликарп был возвращен в обитель. Во всяком случае, В. Н. Татищев предложил следующее развитие ситуации после завоевания Киева союзниками: «Поликарпа великаго ради его учения освободя, с честию паки в монастырь Печерский ввели»[459]. Что касается Антония Черниговского, то, вероятно, после своего удаления с кафедры он недолго пребывал при митрополите Константине подобно другому изгнаннику – епископу Леону, отверженному Андреем Боголюбским. Принимая во внимание, что русское летописание не упоминает присутствия Антония и Константина в Киеве во время осады и разграбления города, можно заключить, что виновники жестокой расправы над Печерским игуменом покинули город до вступления в него союзных дружин. Причины этого можно обнаружить не только в греческой предусмотрительности, осознавшей угрозу для Киева со стороны двигавшихся к столице союзных войск, но и в апелляции, последовавшей, скорее всего, из Чернигова в Константинополь. Совершенные Константином нарушения канонов были столь очевидными, а нанесенное Святославу Черниговскому оскорбление столь явным, что именно этим можно объяснить то, как изменилось поведение следующих митрополитов в Киеве, и почему Поликарпу с оправданием был дарован невиданный ранее на Руси титул архимандрита[460].

Архимандритство наделяло Поликарпа в глазах русской знати высоким статусом, сопоставимым с епископским саном. Однако принимая во внимание последующие события, разумно допустить, что данная игумену награда обладала внутренней двойственностью, на какую было способно византийское коварство, умевшее в подобных случаях дипломатично нивелировать победы противников империи. Удовлетворяя амбиции сторонников настоятеля Печерской обители, она одновременно была знаком, демонстрировавшим Поликарпу, что, невзирая на заслуженное им оправдание, ему никогда не суждено стать епископом.

И все же, архимандритство позволило Поликарпу стать вторым лицом в церковной иерархии Киева. Об этом можно судить по тому месту, какое занимал Поликарп в упоминаниях о торжественных службах[461]. Будучи дарованным от патриарха, оно придавало игумену и возглавляемому им Печерскому монастырю высокий статус, еще более выводя их из-под опеки киевской кафедры и признавая на некоторое время внутреннюю автономию обители. Однако это только видимая часть свершившегося «правосудия». Неожиданно для всех новое высокое положение недавнего страдальца раскалывало остатки внутреннего единства сторонников русской «автокефалии», поскольку в глазах современников наделяло Поликарпа особой честью: быть лицом, находящимся под особой опекой патриарха. Непрочным был и титул архимандрита. Он был дарован лишь Поликарпу и не мог быть передан его преемнику без санкции патриарха или митрополита. К тому же Печерский монастырь не наделялся правами архимандритии, поскольку обитель не имела монастырей-сателлитов, как это предполагала греческая практика. Поэтому после смерти Поликарпа обители вновь надлежало вернуться под власть митрополита, что в дальнейшем и произошло во время избрания в игумены, а также пострижение и хиротесию попа Василия[462].

Не менее проблематично узнать, кому из князей Поликарп был обязан жизнью. Опираясь на известную грамоту, даровавшую Поликарпу архимандритство, а Печерскому монастырю достоинство Лавры[463], М. Д. Приселков связывал столь высокое пожалование с именем Андрея Боголюбского, находя текст грамоты аутентичным[464]. Однако далеко не все исследователи придерживались подобной оценки знаменитой грамоты. Не пользовалась она доверием у митрополита Макария (Булгакова). С неменьшей решительностью отрицалась достоверность пожалования, приписываемого Андрею, Д. И. Иловайским и Д. С. Лихачевым[465]. Не менее категорично высказывается о данном документе, которым так дорожил Печерский монастырь, исследование С. М. Каштанова[466]. В связи с этим более оправданной видится объяснение А. Поппэ, предположившего, что заслуга в получении Поликарпом архимандритства принадлежит черниговскому князю[467].

Таким образом, все перечисленное позволяет прийти к следующим выводам. Совершенный над игуменом Поликарпом суд был организован с большими каноническими нарушениями. Это стало возможным благодаря одобрению князя, а также из-за пассивности киевлян и киевского духовенства, а также тех, кто мог защитить игумена, но по каким-то причинам не стал этого делать. Самой большой проблемой данного процесса необходимо считать предвзятость, проявленную митрополитом к обвиняемому Поликарпу. Тем не менее, решение суда было пересмотрено в Константинополе. Вероятно, апелляция стала возможна благодаря участию черниговского князя. Дарованный Поликарпу титул архимандрита хоть и признавал ошибку, совершенную митрополитом Константином, однако лишал Печерского игумена возможности занять Черниговскую кафедру и создавал условия для еще большей зависимости обители от киевских первосвятителей.

Глава 10. Монастырский суд над преп. Никитой

Киево-Печерский Патерик

Не можаше никтоже стязатися с нимъ [преп. Никитой] книгами Ветхаго закона, всь бо изусть умѣаше: Бытие, Исход, Левгиты, Числа, Судии, Царства и вся Пророчества по чину, и вся книгы жидовьекыа свѣдяше добре. Евангелиа же и Апостола, яже въ благодати преданныа нам святыа книгы на утвержение наше и на исправление, – сих николиже въехотѣ видѣти, ни слышати, ни почитати, ни иному дасть бесѣдовати к себѣ. И бысть разумно всѣмь от сего, яко прелщенъ есть от врага.

Епископ Никита Новгородский

И сего не тръпяще преподобнии ти отци: Никонъ-игуменъ, Пиминъ Постникъ, Исайа, иже бысть епископъ граду Ростову, Матфѣй Прозорливецъ, Исакей святый Печерникъ, Агапитъ Лечець, Григорий Чюдотворець, Никола, иже бысть епископъ Тмутороканю, Несторъ, иже написа Лѣтописець, Григорий, творець каноном, Фектистъ, иже бысть епископъ Черниговъскый, Онсифоръ Прозорливець. Сии вси богоприатнии приидоша къ прельщенному, и моляшеся Богови, и отгнавше бѣса от него, и к тому не видѣ его. Изведоша же его вонъ и вопрошаху его о Вѣтсемь законе, хотяще слышати от него что. Сий же кленяшеся, яко николиже не читавъ книгъ; иже прежде умѣаше изъусть жидовскиа книгы, нынѣ же ни единого слова не съвесть, непроста реши, ни единого слова знааше. Сии же преблаженнии отци едва научиша его грамотѣ. И оттуду дастъ себе на воздержание, и послушание, и чистое, смиреное житие, яко превзыти ему всѣхъ добродѣтелью; его же послѣжде поставиша епископомъ Новугороду за премногую его добродѣтель. Иже и многа чюдеса сътворивъ: нѣкогда бо