речь против либералов держал Марков 2-й – лидер крайне правых в Государственный думах третьего и четвертого созывов, монархист и член Союза русского народа. «Депутат Родичев стреляет из пушки по воробьям», – заявил Марков 2-й. Цели либералов он объяснил их… жадностью и скупостью: «Ради чего мы слушаем здесь, как человек надрывается, выпускает из себя массу темперамента? Просто Родичев и его друзья, выезжая в Париж и Ниццу, перестали бы платить тогда в российскую казну десять целковых. Да, платить деньги неприятно, но ведь государство нуждается в налогах, и здесь ничего не попишешь».

Согласно российской политической традиции, Марков 2-й не преминул пройтись по «западным демократиям» в том смысле, что, мол, нас обвиняют в жестких порядках, а у них самих «нег ров бьют». «Хоть у них, на Западе, нет паспортной системы, – заявил Марков 2-й, – там в десять раз больше полиции, а в Америке полицейские и вовсе за самую малую провинность бьют по черепам. А у нас – мы слушаем разглагольствования депутатов-отщепенцев вроде Родичева, не любящих свою страну».

Однако финал дискуссии, оказавшийся самым неожиданным, подвел заместитель министра финансов. Комментируя представленный законопроект, он с недоумением заметил, что отмена паспортов им вообще не предусматривается, а он касается лишь таможенного пропуска за границу. Так что все речи представителей и либеральной оппозиции, и непримиримых националистов – лишь пустое сотрясание воздуха…

Пролетарское «семейное дело»

История борьбы питерских рабочих, возбуждаемых агитаторами различных толков против властей, сегодня не очень вписывается в радужную картину «блистательного Санкт-Петербурга». Тем не менее, это тоже было. Случалось так, что «интеллигентные» жители центра Петербурга оказывались как будто в положении осажденной крепости, когда на окраинах бушевали беспорядки. Такие ситуации неоднократно возникали накануне Первой мировой войны.

Сами события, сопутствовавшие превращению Петербурга из мирного города в военный, протекали достаточно странно и неоднозначно, словно подчиняясь невидимой руке какого-то неведомого нам «режиссера». Речь идет о грандиозных трамвайных погромах и уличных схватках с полицией, устроенных питерскими рабочими. Впоследствии советские историки с гордостью называли эти события чуть ли не прологом и репетицией решающей битвы с самодержавием и утверждали, что если бы не начавшаяся война, в России именно тогда, в июле 1914 года, а не в 1917 году, разразилась бы революция. Естественно, они акцентировали внимание на партии большевиков как на организаторе восстания.

Стачка питерских рабочих стала откликом на бакинскую стачку. Там на нефтяных промыслах местная администрация чрезвычайно жестоко расправилась с мирно бастовавшими рабочими, направив против них войска. Поводом для той забастовки стала угроза эпидемии чумы на приисках, но лозунги выдвигались политические и экономические – примерно те же самые, под которыми выступали и питерские рабочие.

Петербургские власти попытались и здесь действовать жестко: 3 июля полиция дала несколько залпов по митинговавшей толпе путиловских рабочих. Итогом, как сообщалось в «Трудовой правде», были двое убитых и около полусотни раненых. Однако эти выстрелы не привели к «успокоению», как на то рассчитывали власти: наоборот, именно тогда стачка стала перерастать в вооруженные беспорядки.

По всему Петербургу бастовали десятки тысяч рабочих. Полиция беспощадно разгоняла рабочие демонстрации, и ответом стали баррикады. Первая из них появилась на Выборгской стороне 6 июля: ее построили из восьми вагонов конно-железной дороги, направлявшихся в парк. И в других пролетарских районах рабочие строили баррикады, нападали на трамвайные вагоны. Булыжник – традиционное оружие пролетариата – летел в городовых и жандармов. Те отвечали холостыми (как уверялось в официальной печати) залпами. По ночам вспыхивали перестрелки между рабочими и полицией. Больницы Петербурга переполнились ранеными, многие из которых были просто случайными прохожими или зеваками.

В районы, где настроение было особенно «бурным», власти стягивали казачьи сотни, конных жандармов и эскадроны гвардейских кавалерийских полков. 10 июля по городу ходило всего 20–30 трамваев, и те только в центре. Трамвайная связь центра города с окраинами прервалась. Из-за беспорядков прекратилось движение Невской паровой конки. (За все дни беспорядков убытки от трамвайных погромов составили 25 тысяч рублей, недобор проездной платы с пассажиров – от 55 до 60 тысяч рублей.) Демонстранты попытались поджечь деревянный Сампсониевский мост. Кроме того, толпа забастовщиков перерезала движение по Сестрорецкой железной дороге. Под угрозой расправы машинистам пришлось увести поезда обратно – в Петербург и Лахту. После этого рабочие продолжали валить телеграфные столбы и ломать рельсы…

Перед редакцией газеты «Вечернее время» на углу Садовой улицы и Невского проспекта в дни начала Первой мировой войны

Очагами «бесчинств» стали Выборгская сторона и Невская застава, правда, и в других рабочих районах было не намного лучше. Как писало «Вечернее время», «почти вся Московская застава как бы на военном положении. Повсюду совместно с городовыми дежурят и солдаты. Усиленные разъезды конно-полицейской стражи, подкрепленные кавалерийскими отрядами, разъезжают по всем улицам. Никому из рабочих выходить на улицу не разрешается. Исключения делаются лишь для женщин. Почти все магазины в этом районе закрыты. Та же картина наблюдается и за Нарвской заставой. Петергофское шоссе на всем протяжении почти все сплошь занято кавалерийскими частями».

Манифестация на Невском проспекте

Чтобы прекратить волнения, власти решили прибегнуть к массовому локауту, то есть увольнению бастовавших рабочих. Было принято решение закрыть Путиловский завод на неопределенное время, рассчитав всех рабочих, закрыть на две недели предприятия Выборгской стороны, выдав расчет всем рабочим. Вечером 10 июля в Петербург прибыли вызванные градоначальником регулярные войска – полки Первой гвардейско-кавалерийской дивизии с пулеметами. Власти обещали «энергичные меры».

Казалось, Петербург стоит за грани едва ли не уличных боев. Однако внезапно рабочие беспорядки резко и необъяснимо пошли на убыль…

А где же намечавшаяся революция? Как ни странно, уже 13 июля во многих рабочих районах стало спокойнее, войска ушли, и только на Выборгской стороне еще виднелись патрули.

Газеты запестрели заголовками: «Накануне большой войны», «Война начинается». Уже через несколько дней Петербург был охвачен другими манифестациями – патриотическими. Россия вступала в мировую войну, и Петербург, объединенный общим чувством, ликовал.

Столица бурно реагировала на события в Европе, сообщения оттуда заполняли передовицы газет. Каждый день в Петербурге, даже ночью, проходили многотысячные патриотические манифестации. Обычно они направлялись к посольству Сербии, находившемуся на Фурштатской улице (теперь в этом здании находится генеральное консульство США). Толпа кричала «Живио!», «Да здравствует Сербия!», «Долой Австрию!», пела национальный гимн.

Сербский посланник обращался к манифестантам с речами, в которых говорил, что Сербия всегда с верой и надеждой взирала на свою избавительницу от турецкого ига и теперь смело смотрит вперед, веря и надеясь на любовь к ней могущественной России. Толпа не раз пыталась