власти были не согласны лидеры националистов – Пуришкевич и Марков 2-й. Взойдя на думскую трибуну, в свойственной им манере они долго распространялись о вреде «нейтральной» власти, обвинив своих противников, как это они обычно делали, в потворстве революции и масонскому заговору.

«Нейтральная власть – это бесцветная власть, без всякого определенного направления, это безвластие, – утверждал Марков. – И, конечно, кому дороги интересы государства, тот будет желать не нейтральной власти, а разумной, энергичной, сильной и подчас суровой государственной власти. Нейтральная власть – это воровская власть! Нейтральные губернаторы – это статуэтки государственного управления. К счастью, кажется, наступает время их выбрасывать, и я приветствую это время».

Затем Маркова понесло, и от темы «нейтральности» губернаторов он ушел очень далеко. Обращаясь к думскому центру, Марков стал пророчествовать: «Не играйте с революцией, она оторвет вам голову, а боритесь, как боролся св. Георгий Победоносец: пронзайте копьем вашего остроумия, отсекайте головы гидре революции! Благо, эти головы не особенно драгоценны для государства». Поняв, что наговорил лишнего, Марков тут же спохватился: «Я, конечно, говорю это не в буквальном смысле». После чего он решил припечатать своими изречениями левых депутатов: «Рубить вам головы – это дело государственной власти. Только государственная власть может отсекать вам головы. Я выражаюсь символически».

Тем не менее, несмотря на демарш крайне правых, Государственная дума большинством голосов поддержала запрос о губернаторах. Кстати, немалую роль здесь сыграло то, что как раз в эти дни в стране произошла смена премьер-министра: на место Коковцева пришел Горемыкин. В обществе ждали перемен, говорили о «новом курсе», рассуждали о том, почему власть портит людей.

«Власть перерождает русских людей, – утверждал, говоря о смене премьеров, известный журналист Рославлев в «Петербургской газете». – Какая-то органическая метаморфоза совершается в русском человеке, облекаемом властью. Словно некий сон, гипноз слетает на него. Меняется не только осанка, манеры, игры мускулов лица, – меняются вкусы, привычки, весь духовный склад. Одно из действий яда власти состоит в том, что лица, облекаемые ею, чувствуют себя рожденными для нее, единственными носителями истины».

Кстати, спустя несколько дней декларация этого «нового курса» появилась в официозной газете «Россия». Может показаться удивительными, что первый пункт этой декларации перекликался с требованиями левых депутатов-думцев: «Русское правительство не зависит от тех или иных партийных объединений и стремлений. Оно стоит выше партий, представляя собой единую мысль и единую волю…» Чью волю, вы хотите спросить? Ну, естественно, монарха…

Тайна «черного кабинета»

В мае 1913 года на заседании Государственной думы прозвучало сенсационное заявление: представитель парламентской оппозиции, социал-демократ Муранов во всеуслышание рассказал о тайной деятельности «черного кабинета» при Главном управлении почт и телеграфов. Несмотря на цензурные условия тех лет, выступление Муранова почти дословно процитировали многие столичные газеты.

Депутат Муранов сделал тайное явным: теперь практически вся Россия узнала о том, как через письма и телеграммы государство контролирует умонастроения своих подданных. Работа «черного кабинета» происходила по предписанию охранного отделения, департамента полиции, жандармов и губернаторов. А в маленьких городах письма распечатывались даже по требованию исправника.

Если цензор находил в просмотренном письме опасную «антигосударственную крамолу», за адресатом устанавливалось наблюдение. В худшем случае его сразу же арестовывали. Петербургский генерал-губернатор Трепов прямо на распечатанных письмах делал свои резолюции: «Автора арестовать и заключить в тюрьму» или «Адресата арестовать и заключить в тюрьму, пока не назовет автора».

«С почтово-телеграфной тайной произошло то же самое, что и с христианским вероисповеданием, превращенным стараниями нашего правительства в средство доставления сведений и во всемогущий и вездесущий шпионаж, – утверждал депутат Муранов. – Почтово-телеграфное ведомство настолько наглое, что не считает нужным даже запечатывать вскрытые цензурой письма. Система сыска вообще и почтово-телеграфный сыск, в частности, настолько въелся в наши правящие круги, что государственные деятели идут друг за другом. В алфавитный список лиц, корреспонденция которых бралась на просмотр, кроме простых смертных, входят представители иностранных держав, любовницы крупных государственных дельцов, сами государственные мужи и прочая публика из высших кругов».

Министр внутренних дел Плеве, убитый в 1904 году эсером-террористом Созоновым, поставил дело шпионажа на такую недосягаемую высоту, что следил даже за своими собственными подручными. Директор департамента полиции Лопухин, просматривавший после гибели Плеве его бумаги, нашел там копии своих же собственных писем, вскрытых и обработанных цензорами.

«Кто знает, может быть, письма премьер-министра Коковцева имеются в точных копиях на столе министра внутренних дел Маклакова? – вопрошал депутат Муранов. – О депутатских письмах, конечно, и говорить не приходится – они уж точно проходят строгую цензуру».

«Русский гражданин состоит из тела, души и паспорта»

В январе 1914 года в стенах Государственной думы разгорелись страсти: депутаты обсуждали «паспортный вопрос». Все началось с обсуждения законопроекта, внесенного министром финансов, об установлении правил пропуска лиц, следующих за границу, а вылилось в протест думской оппозиции против существующей системы заграничных паспортов.

Действительно, ситуация с заграничными паспортами находилась в России под постоянным контролем полиции, да и стоили эти паспорта очень дорого. Дворянам разрешалось выезжать за границу на несколько лет, представителям других сословий – на меньшие сроки. Объявление о каждом выезжающем за рубеж несколько раз публиковалось в официальных газетах, и выдавались загранпаспорта только тем, к кому не было «претензий» у частных лиц и государственных органов.

В начале ХХ века паспортный режим более-менее либерализовался, что привело к широкому потоку русских подданных за границы России. «На всех курортах в Италии, Швейцарии, Германии, Австрии только и встречаешь русских, – констатировал в августе 1913 года обозреватель «Петербургской газеты», вернувшийся из европейского турне. – В Люцерне, Женеве, Карлсбаде, Экслебене – повсюду звучит русская речь».

Особенно много русских бывало проездом в Берлине: именно отсюда они чаще всего разъезжались по европейским курортам. Вокзал на Фридрихштрассе в определенные часы по несколько раз в день буквально превращался в русскую колонию. Тут даже рекламные вывески и объявления были на русском языке.

Тем не менее, интеллигенция продолжала роптать на бюрократическо-полицейские правила, ограничивавшие беспрепятственные поездки за границу. Это недовольство и выплеснулось в стенах Государственной думы.

Депутат Родичев, один из лидеров кадетской партии, убеждал депутатов, что действующая в России паспортная система является вредным пережитком «старого строя», и не сегодня-завтра сила обстоятельств заставит отменить эту нелепость. «Спасибо вам скажет русский народ, спасибо скажут последующие поколения: отреклись, наконец, от нелепой глупости!» – восклицал Родичев.

«Русский гражданин состоит из тела, души и паспорта», – саркастически заметил в своем выступлении другой оппозиционный депутат, Дзюбинский. «Мы должны, – подчеркнул он, – заявить, что пережитки старины пора похоронить. Государственная дума должна явно сказать, что русский гражданин должен быть гражданином. То крепостное право, в котором стараются нас удержать, должно быть отменено».

Ответную