Шрифт:
Закладка:
Она смотрела на чёрный, как смоль, небосвод, бескрайний и вызывающий трепет, а тысячи звёзд глядели на неё, и Эльма внезапно ощутила себя маленькой частичкой мироздания. Смотрит ли и он на неё откуда-то сверху? У Эльмы слегка закружилась голова, поэтому она приподнялась из воды и выпрямила спину. Видимо, больше пить ей не следовало.
– Жарковато тут, – заметила она, приподнимаясь ещё немного. Поразмышляв пару секунд, она добавила: – Но это и хорошо.
– Что хорошо? – Бегга успела окунуться в воду с головой, и теперь по её щеке сбегала струйка туши для ресниц.
– Что он есть. Сама-Знаешь-Кто. В соседней квартире. – Не успела она это сказать, как испытала чувство вины, которое всё же отогнала от себя.
– Я всегда думала, что вы с Сайваром…
Эльма пожала плечами. Она тоже так думала. Более того, она на это надеялась. Но поскольку между ними так ничего и не случилось, эмоциональный накал ушёл, и Эльме казалось, что они уже слишком хорошо друг друга знают.
– Это были бы чересчур запутанные отношения, – сказала она, немного помолчав. – Мы вместе работаем и дружим, и не хочется рисковать… ну, ты понимаешь.
– Понимаю, – ответила Бегга, вызвав у Эльмы улыбку. В этом была вся Бегга: она понимала.
Шесть лет
Первый день школы. Я вся на нервах, а она кажется спокойной как удав. Разумеется, она всего лишь ребёнок и не осознаёт, насколько важный этап наступает в её жизни. Однако нервничаю я не поэтому, а потому, что знаю, что творится в школах. Мне известно, какими уязвимыми бывают некоторые дети, в то время как их одноклассники похуже гиен. Я боюсь, что они её разорвут, как и всякое беззащитное существо. Именно так обстоят дела в школах, а дети – самые жестокие хищники в природе.
Приближаясь к школе, я беру её за руку:
– Волнуешься?
Она не отвечает. Временами кажется, что ей всё до лампочки. Однажды меня это настолько вымотало, что я схватила её за плечи и чуть ли не проорала:
– Ответь мне!
Она лишь невозмутимо взглянула на меня своими серыми, холодными, как сталь, глазами.
Я тут же пожалела о своей импульсивности и отпустила её плечи, а она как ни в чём не бывало продолжила расставлять на столе своих зелёных солдатиков – тех самых, с которыми играла чуть ли не с рождения. Теперь она разделяет их на два отряда, которые ставит друг напротив друга, как в начале боя. Иногда я замечаю, что что-то происходит, – одна из сторон выигрывает. Половина солдатиков валяется на полу с вывернутыми руками и ногами.
Странный она ребёнок – и это видно невооружённым глазом, хотя я убила кучу времени, чтобы собрать её в школу. Обежала множество магазинов, чтобы выбрать подходящее платье для этого знаменательного события, и в результате нашла симпатичное синее с воротничком и длинными рукавами. Оно хорошо сочетается с её тёмными волосами, которые сейчас заплетены в косички и падают ей на плечи. Иногда, когда она наклоняет голову под определённым углом, я замечаю в ней свои черты – или когда она смеётся, что бывает крайне редко. Но только и всего – в остальном между нами нет ничего общего ни по темпераменту, ни по внешности. Зачастую, глядя на неё, я испытываю угрызения совести, поскольку понимаю, что она такая по моей вине. Сказались все те годы, в течение которых я не уделяла ей должного внимания.
Периодически я задаюсь вопросом, какой была бы моя жизнь, если бы я не забеременела. Возможно, я повстречалась бы с мужчиной, дети от которого не были бы такими странными. Я представляю дом, в котором мы бы жили, деньги, которыми я могла бы распоряжаться, и блюда, которые я бы готовила. Я представляю вечера, проведённые в обнимку на диване, и то, как мы бы засыпали, как переплетались бы ногами, как по утрам дети бы забирались к нам в постель. Двое детей. Мне всегда хотелось иметь двоих детей – мальчика, который был бы похож на моего мужа, и девочку, которая была бы похожа на меня. Лучше бы мне так не мечтать, потому что потом я всегда обвиняю её в том, как сложилась моя жизнь. Хотя это и нелогично – она ведь не просила, чтобы я её родила.
Звенит звонок. Она останавливается и наблюдает, как остальные дети гурьбой устремляются к дверям школы. Она хмурит свои тёмные брови, которые бросают тень на её зоркий взгляд. Рот её округлился, губы сжаты. Она сильнее сжимает мою руку.
– Заходим? – спрашиваю я, и к моему облегчению она кивает. Она может быть упрямой, как ослица, и, если уж чего-то захочет, спорить с ней бесполезно. Не раз мне приходилось выводить её из магазина, орущую, царапающуюся и пинающую всё на своём пути, но в первую очередь – меня.
Мы потихоньку приближаемся ко входу, и я чувствую, что она насторожена: глаза опущены в землю, плечи ссутулены, будто она старается сделаться меньше. Меня так и подмывает велеть ей выпрямить спину и поднять подбородок, но я понимаю, что это бессмысленно. Со времён школы я помню тех девочек, что всегда ходили ссутулившись и не поднимая глаз. Помню, как они вжимались в стену, пытаясь слиться с фоном.
Мы стоим перед классной комнатой. Заливается звонок, и детям нужно выстроиться в линию перед дверью. Посреди царящей суеты они встают друг за другом, учительница их оглядывает и замечает, что моя дочь не двигается с места. Она вцепилась в мои брюки и тянет за них. Внезапно я замечаю, что глаза всех окружающих направлены на нас. Я виновато улыбаюсь учительнице и другим родителям, которым подобное поведение моей дочери явно кажется