расскажу! Широкий залив с высотами для смотровых башен – незамеченной не проплывёт даже рыба! Чистый берег с видом на залив, а на берегу самые страшные машины во всём мире – ты таких себе и вообразить не сможешь! Чтобы только добраться до города, надо проплыть стадиев семьдесят под обстрелом, и это не считая того, чем встретят на берегу! Вспомни, Эпимена и его корабли на дне залива! Ему, с семидесятью триерами, не удалось даже высадиться на берег!

– Тиранну не удалось, а свободным эйнемам удастся! – воскликнул из-за спины Гигия необычайной красоты юноша в синем плаще. Ликомах смерил наглеца презрительным взглядом.

– С каких это пор юнцы вмешиваются в беседу мужей? Кто вообще пустил безбородого на совет?

– С тех самых пор, как у безбородых стало больше храбрости и решимости, чем у бородатых! – Гигий встал напротив Ликомаха, точно кулачный боец на арене. – Безбородый Лиск призвал к решительным поступкам и славным делам, а вы, бородачи?! Что вы сделали за осень?! Одолели сенхейцев, которых было втрое меньше, да ещё так, что им удалось уйти почти без потерь?! Да, вы просидели весь эниксион под Сенхеей, и где Сенхея?! Взята?! Что-то я об этом не слышал. Чего вы добились, а?! Да ничего, только без толку проели запасы и позволили пиратам разрушать нашу торговлю! Если стратегам недостаёт смелости, есть ли на свете что-то более губительное? Да это похуже глупости и предательства!

В зале зашумели, побагровевший Ликомах стиснул пудовые кулаки, Дорилай вскочил с места. Гигий с мрачным удовлетворением созерцал устроенный им переполох.

– Ты назвал меня трусом, эфериянин, – промолвил Ликомах. Слова упали, точно заледеневшие камни.

– Если ты не трус, иди с нами к Неаре и докажи обратное, а не хочешь – отправляйся домой и не мешай другим делать великие дела.

– Ещё никто никогда не называл Ликомаха, сына Плинократа трусом… – прорычал хисский наварх, чувствуя, как глаза подёргиваются кровавой пеленой бешенства. Дорилай осторожно приближался к другу, в любой момент готовый броситься на плечи.

– И не назовёт, – невозмутимо ответил эфериянин, – если ты поступишь достойно своей славы.

Рука Дорилая легла на плечо шумно выдохнувшего Ликомаха, предупреждая уже готовую прорваться наружу вспышку гнева.

– Не надо путать смелость и глупость, – спокойно сказал илифийский наварх, невозмутимо выдержав взгляд Гигия. – Ликомах прав: штурмовать Неару – безумие. Этот город почти неприступен. Начнём штурм – погубим флот.

– И тем не менее, мы это сделаем, – эфериянин горделиво выпрямился. – Если кто-то когда-то объявил этот город неприступным, не значит, что так оно и есть. Мы пойдём туда и возьмём его. Я командую союзным флотом, и я решил так. Кто откажется, будет считаться предателем и пусть винит сам себя за последствия. Я сказал.

– Позволь узнать, кто назначил тебя командующим? – поднял бровь Дорилай. – Все союзники равны.

– Эферский народ. Все союзники равны, это так, но только в своих возможностях. Кто несёт самые большие расходы? Мы. Кто привёл больше всех кораблей? Мы. Кто должен командовать флотом? Ответь, илифиянин.

– Но… – начал было Дорилай, но тут Ликомах сорвался.

– Значит считаешь меня трусом, так, щенок? – прорычал он. – Хорошо же, значит слушай меня. Я пойду с тобой, под твою сиреной трахнутую Неару, и пойду в первых рядах, а там посмотрим, где будешь тогда ты. Поглядим на твою смелость в Неарском заливе, и клянусь конями Сефетариса, если ты ступишь на неарскую землю хоть на миг позже меня, я прилюдно объявлю тебя трусом, и каждый эйнем будет знать, что это чистая правда. Ты меня услышал, эфериянин.

Не помня себя от гнева, не замечая ничего вокруг, Ликомах вернулся на своё место и тяжело уселся, положив голову в упёртые на бёдра руки.

– Раньше было иначе, – краем уха услышал он шепчущий голос за спиной. – Эферияне защищали нашу свободу, вели себя как друзья, а теперь сплошные поборы да попрёки.

– Это так, – прошамкали в ответ. – Никакого уважения, точно мы какие рабы…

Резко развернувшись, Ликомах пылающим взглядом смерил говоривших.

– Раньше было точно так же, просто теперь всё говорится честно и прямо, – бросил он со злостью. – Радуйтесь, свободные эйнемы, правда торжествует. Что не радуетесь?

– Теперь, о делах насущных, соратники, – раздался деловитый голос Гигия. – Этот поход важен, прежде всего, для вас, ибо предпринят для защиты вашей торговли. Будет справедливо, если каждый внесёт в это благое дело соразмерный взнос. Потребуется следующее…

Ликомах весело усмехнулся и подмигнул оторопевшим собеседникам.

Глава XIII

Маслянистая коричневая жидкость слегка колыхалась в серебряной чаше, загадочно поблескивая в свете свечей. Хилон не мог оторвать взгляд от этого завораживающего мерцания. Посреди уютной, украшенной цветами лилии и ветвями кипариса комнаты, на удобном ложе у накрытого изысканными яствами стола, он молча созерцал полную доверху чашу – полную смерти.

«…– Настойка болиголова – спокойно промолвил жрец, ставя чашу на стол. Достойное завершение обеда, проведённого в занимательной беседе о смерти и жизни. – Она убивает безболезненно. Человек будто засыпает.

– Я должен это выпить? – Хилон без страха, с каким-то отстранённым интересом смотрел на чашу.

– Нет, не должен. Но если ты желаешь постичь жизнь и смерть, иного пути нет.

– Выпить яд я мог и дома. Способов умереть предостаточно.

– Мог, – согласился жрец, – и постиг бы смерть, а затем направился бы путём всех смертных, но есть и иные пути.

– Значит ли это, что я пройду этими путями? Умру, и останусь живым.

– Только если Неумолимый укажет тебе иной путь. Он делает это далеко не для всех.