Шрифт:
Закладка:
— И вы сыты?
— И я сыт. И у меня не будет язвы.
— Но это же все равно деньги, пускай даже тринадцать копеек, — не сдавался Евлампьев.
— Даже не тринадцать, а пятнадцать. Но какие же это, между нами, деньги? Это ж — пыль небесная, а не деньги. Идем дальше. После насущной пищи мне захотелось, например, пищи духовной. И что же делаю я? А я иду, например, в книжный магазин, где какая-нибудь персона важно листает перед покупкой прекрасные репродукции — например, того же западного Пикассы, ценою в 160 рублей книжка. Я тогда пристраиваюсь со спины и тоже их все смотрю, обогащая кругозор. И глаз мой увлажняется, увлажняется, а лицо сияет от духовной радости. Вы улавливаете мою мысль?
— Я улавливаю. Я все улавливаю, — сказал Евлампьев. — Но ведь семья. Ведь существуют же у вас какие-то семейные обязанности?
— А я не женат, — сказал незнакомец.
— Ну, в конце концов, тогда… женщины, что ли? — запутался деликатный Евлампьев.
— Ну-у! Ай-я-яй! Да как же это вам не ай-я-яй! — Собеседник погрозил ему пальчиком. — Да ведь это же и безнравственно где-то — ставить любовь, наличие женщины в зависимость от денег! Да вы понимаете, что декларируете? — упрекнул он Евлампьева.
Евлампьев молчал.
— Давайте я вам тогда расскажу вот еще что. Я вам расскажу про одежду. Я ведь убедился, что и одежду, как это ни странно, совсем не надо покупать. Потому что нынче все покупают новую одежду, а старую куда им девать? В комиссионку — да кто ее там купит? Барахолки закрыты. Вот они и отдают ее мне. Вот вы посмотрите — какой на мне макинтош солидного производства, а какая на мне кепочка, вышедшая из моды в 1964 году, а какие на мне остроносые ботиночки, которые нынче никто не носит?
И он стал сильно вертеться перед Евлампьевым. А Евлампьев молчал.
— Но это не самое главное, — сказал крутящийся прохиндей, приблизив к Евлампьеву умное лицо. — Это не самое главное, что меня греет. А самое главное, что меня греет, это самое главное заключается в том, что я как бы являюсь прообразом человека будущего, Homo Futurum, если можно так выразиться.
— Ну уж, — сказал Евлампьев.
— Да не «ну уж», а точно. Ведь скоро денег ни у кого не будет. Вы ж читаете газеты и ходите на собрания. Вы, конечно, можете сказать, что я путаю, что я неправильно понимаю. А я вам отвечу, что я все правильно понимаю и ничего не путаю. Ну, допустим, будет у нас изобилие всего. Но это же не значит, что мы все должны обжираться бройлерами, наживая язву, и ежедневно менять бархат на парчу. Не значит? А раз не значит, то я являюсь прообразом человека будущего. Ох, меня потом вспомнят, меня потом вспомнят! Вспомнят, что был такой один первый чудак, у которого не было денег в то грозовое время, когда они у всех были. Ох, вспомнят!
И он воздел к небу свои уверенные руки. А тихий Евлампьев внезапно остановил его строгим жестом взятия за плечо.
— А хочешь, сейчас в морду дам? — вдруг очень естественно предложил он.
— Это еще за что? За мою же доброту? — обиделся незнакомец.
— Да не за доброту твою, а за мой рупь. Давай я тебе дам рупь, а за этот рупь я тебе двину разок в морду. Хочешь?
— Нет, не хочу, — подумав, ответил незнакомец.
— А что так? — кровожадно ухмыльнулся Евлампьев.
— А то, что это никому не выгодно. Ни вам, ни мне. Вы тратите свой рубль на антигуманный поступок. И, видя в вас человека, читавшего сочинения Федора Михайловича Достоевского, я ничуть не сомневаюсь, что вы потом будете страшно мучиться и лезть ко мне с целованиями. Невыгодно, чтоб меня за один и тот же рубль и лупили, и целовали. Давайте уж тогда два, что ли?
— Да нет, что вы. Действительно я что-то… того, — замешкался Евлампьев. — Запутали вы меня своими логическими парадоксами, что и на самом деле… немножко совестно, — криво улыбнулся он.
— Да уж конечно. Бить человека за деньги ради удовлетворения собственной животной прихоти — очень красиво! — подтвердил незнакомец.
Они замолчали.
— А знаете что? — неожиданно предложил незнакомец. — Знаете что — а дайте-ка мне лучше три рубля. Авось у вас и на душе полегчает.
— Это вы точно знаете? — спросил Евлампьев.
— Совершенно точно, — не мигая сказал незнакомец.
— Но у меня столько нету, у меня дома есть, а тут нету, — сказал Евлампьев.
— Ну, так и давайте до дому вашего дойдем, это ж рядышком, наверное, — догадался незнакомец.
— Да уж, рядом, — тоскливо пробормотал Евлампьев.
— Вот и идемте, — сказал незнакомец.
И они пошли, пошли по асфальту этого тихого каменного квартала, тихий Евлампьев и Homo Futurum. Капли росы выступили на асфальте. Засыпали пятиэтажные дома. И свежая-свежая ночная прохлада овевала их, тихого Евлампьева и Homo Futurum’a, свежая ночная прохлада, озаренная неземным сияньем далекой и ко всему привыкшей луны.
* …я днем три литра брал, а зачем мне оно так много? — Затем, что при Советах за разливным пивом стояли вечные очереди, и не было, разумеется, как сейчас, в каждом ларьке десятков разновидностей бутылочного пива.
Восемьдесят восемь копеечек по себестоимости. — Учитывая, что литр разливного пива стоил в СССР 44 коп., в банке оставалось 2 литра напитка.
Я еще долг от свадьбы не отдал. — Потому что были такие времена и нравы. Свадьбу справляли шикарно, чтобы «в грязь лицом не ударить», потом скромно обеспеченные люди расплачивались за нее долго-долго.
…хлебец — бесплатно. — До середины 60-х хлеб действительно в столовых давали бесплатно. Потом он стоил 1 коп. кусок. Тоже в общем-то бесплатно.
Назначение
Аделаида Борисовна всю свою недолгую жизнь работала простой продавщицей. А тут ее назначили заведующей отделом, где продают говяжьи, свиные и бараньи суповые наборы.
Вот так штука! Еще вчера баба просто стояла за весами, а нынче баба будет стоять за весами не просто!
Получив назначение, Аделаида Борисовна с вечера соорудила на себе изящную прическу следующего содержания: она вынула из прически длинный натуральный локон, завила его щипцами и пустила через ухо прямо под щеку. Локон щекотнул нежную кожу Аделаиды Борисовны, и она заскользила в белом халате по территории отдела, давая громкие и ясные указания:
— Вот это, девочки, со-овсем не годится! Надо
