Лукерьино короткое счастье вспыхнуло и прогорело сухой травой, когда по селу пролетел высокий женский крик:

— Ведут! Ведут! Конокрада поймали!

Шум на улице нарастал, раскатываясь по дальним заулкам. Гомонили мужики, улюлюкали мальчишки, истошно, до хрипоты, лаяли взбудораженные собаки во дворах. Накинув на плечи платок, Лукерья выскочила за калитку. В толпе мужиков и баб гнедая лошадь волокла телегу, к которой был привязан окровавленный человек в рваной рубахе. Изодранное на клочья полотно сползало с плеч, приоткрывая спину, исполосованную багровыми рубцами. Споткнувшись о камень, конокрад поднял голову, и на Лукерью глянули до боли знакомые рысьи глаза. Ей показалось, что его разбитые губы шевельнулись и произнесли её имя.

— Куда его? — закричала она, не помня себя, и не узнала своего голоса.

— Знамо куда, — пробасил дядька Ерёма, — выведем на околицу да вздёрнем на осине. Мы его, бусурмана, семь дён с мужиками выслеживали. И ведь самых лучших коней уводил, а потом цыганам продавал. А нонче, слыш-ко, на мою Речку позарился. Я заради неё, почитай, целый год спину гнул на отхожем промысле, чтоб на племя развести. У нас с татями разговор короткий.

Ноги перестали держать Лукерью. Схватившись за голову, она медленно осела прямо в куст придорожной крапивы. Успела увидеть, как поперёк пути выскочила заполошная жёнка плотника косоглазая Палашка и с надсадным воем «Бей супостата, бабоньки!» замахнулась на Чибиса коромыслом.

Дальше Лукерью засосал холод и мрак глубокого колодца с тёмными мокрыми стенами, из которого её вывели хлёсткие удары по щекам.

— Эка девку разобрало, с чего бы она сомлела? — как сквозь ватное одеяло раздался над головой голос матери. Ей вторил другой голос, вроде бы тётки, материной сестры:

— Погоди, Мотря, дай я лучину зажгу да ей к носу поднесу — первейшее средство при ом-мороках.

Резкий запах жжёного и жар возле самых ноздрей заставил Лукерью открыть глаза и отпрянуть. Она стукнулась затылком о дерево, запоздало поняв, что лежит дома на лавке возле печи. Её заколотила дрожь.

— Где он?

— Кто? — жёстко спросила мать, и по скрипу её голоса Лукерья поняла, что мать угадала, о ком речь, но ей было всё равно.

— Чибис. Где он? Живой?

— Мотря, она бредит, — сказала тётка, — раз про птиц спрашивает. Как бы не пришлось девку крещенской водой отливать. Ежели надумаешь, то у меня запасец имеется.

— Спасибо, сестрица, знаю я, что за хвороба к ней привязалась, и лекарство верное у меня имеется, ты иди, не беспокойся. Мы сами разберёмся.

Остаток дня Лукерья провалялась лицом к стене. Выбитые ужасом мысли болтались в голове серыми ошмётками коровьей требухи. Её сильно тошнило, но она не могла встать, пребывая в странном деревянном оцепенении на грани яви и небытия.

Едва дождавшись, когда в доме легли спать, Лукерья неслышно сползла с лавки, крадучись подошла к двери и взялась за ручку.

— Куда пошла?

Она качнулась, как от удара.

— Куда отправляешься? Проверить, жив ли кавалер? — В темноте лицо матери замаячило бледным пятном с чёрными полосами на лбу от растрепавшихся волос.

Приблизившись вплотную, мать перегородила собой выход:

— Можешь не бегать. Нет его боле. Закопали твоего разбойника за околицей и осиновый кол в землю воткнули, чтоб другим неповадно было.

Мать намотала на кулак Лукерьину косу и крепко дёрнула, до звёзд в глазах.

— Я ведь знаю, почему ты кулём свалилась! Всякий стыд потеряла, семью опозорила, а теперь ещё хочешь по селу пробежать: нате, люди, полюбуйтесь, как порядочная девка в разбойничью подстилку превратилась. Тьфу! Смотреть тошно. — Она снова дёрнула за косу, пока Лукерья не взвыла от боли. — А теперь слушай меня. Давеча к нам в село мужики из дальней деревни скот пригнали, с ними есть один паренёк, голь перекатная. Утресь переговорю с ним, коня-стригунка посулю в приданое, если согласится взять тебя, беспутную. Чтоб грех прикрыть, пойдёшь замуж.

Что в петлю, что замуж — Лукерье было всё равно.

Растерявшийся от нежданного предложения Стёпка Беловодов согласился взять жёнку за коня. Их повенчали сразу после Успенского поста, а в разгар посевной Лукерья родила сынка Матвейку. У него были знакомы рысьи глаза Чибиса и маленькие пальчики, цепко удерживающие её на этом свете.

А ещё через восемь лет взятый за женой конь ненароком убил Степана ударом копыта в висок, и Лукерья с Матвейкой окончательно обнищали. Когда нужда достала по горлышко, на пороге появился господин Куделин и заявил, что Матвейка — единственная кровная родня купцов Беловодовых.

Тяжесть давнего греха амбарной крысой угнездилась в душе Лукерьи, выгрызая нутро острыми зубищами. А ну как вырастет Матвейка, случится у него беда неминучая, а он и ведать не ведает, что за матернин грех расплачивается. Люди не задумываются, что каждый их грешок, каждая неправдинка вечным пером на роду записывается, а потом невинные дети тащат неподъемный мешок с поклажей и слезами умываются.

Поднявшись с колен, Лукерья подошла к сыну и высвободила из его рук книгу. Свет и тени неровными мазками смешивались на его лице. Она прислушалась к тихому ровному дыханию и горько нахмурилась. Пусть поспит спокойно ещё пару часов, пока не узнает о её твёрдом решении.

Бали, 2019 год

Пальмы, пальмы, попугаи, морской прибой и небо, где солнце садится за горизонт так стремительно, словно невидимые ножницы обрезают нить, на которой висит золотой диск.

Широко улыбнувшись, Инна подняла бокал со смузи из свежих фруктов и сделала несколько селфи для соцсетей. В соцсетях не принято выставлять напоказ свои проблемы — надо, чтоб подписчики видели глянцевую картинку красивой и беззаботной жизни на чудесном острове Бали, среди непуганых туристов и счастливых дауншифтеров. На душе было погано, словно в помойном ведре.

Не чувствуя вкуса, она отхлебнула из бокала банановой жижи и с отвращением поморщилась. Хлебушка бы сейчас чёрного да с селёдочкой и лучком! И ещё первого снега под ногами, чтоб рыхлой кашей хлюпал в лужах и таял на чугунных перилах мостов. И дикие кони Клодта на Аничковом мосту, изо всех сил рвущиеся без узды проскакать по тёмному холодному городу с гранитными набережными.

Инна вылила смузи под куст бугенвиллий. Замкнутый круг проблем расширялся в диаметре, с безжалостной остротой нагнетая чувство ненужности и брошенности. Знаменитый балийский колдун не помог — денег не прибавилось, долги росли, и каждое утро приносило ощущение новой беды.

Покачав ногой в тапочке-вьетнамке, Инна выложила