Шрифт:
Закладка:
— Эй, ребята, что вы там делаете?
Несколько тёмных фигур в капюшонах сгрудились вокруг её ласточки. Резко остановившись, Анфиса увидела, что один из подростков сидит на корточках и ножом полосует переднее колесо. Другой, высокий, худой и гибкий, как хлыст, обернулся, и его губы растянулись в безжизненную улыбку, напоминающую оскал мертвеца. Он сплюнул под ноги:
— Жить надоело?
— Отойдите от моей машины, — твёрдо сказала Анфиса, — мне деньги на неё не с неба свалились. Заработай на свою и курочь, сколько душе угодно.
— Глядите, мужики, какая смелая нашлась.
Парень у колеса пружинисто вскочил на ноги и зло сощурился. Рукоятку ножа он перебрасывал из руки в руку, и лезвие ярко и остро блестело в свете электрического фонаря. Проходящие мимо мужчина с женщиной испуганно оглянулись и ускорили шаг.
Анфиса понимала, что не справится с четырьмя парнями и надо улепётывать, пока цела, но продолжала стоять как вкопанная, задыхаясь от горячей волны ярости. Отшатываясь назад, она нащупала глазами место, куда ударит, если парень взмахнёт ножом. По спортивной привычке Анфиса глубоко вздохнула и сконцентрировалась, изгоняя прочь страх и эмоции.
— Брось нож! — приказал чей-то знакомый голос у неё за спиной.
Задев Анфисину ногу, на парней бросилась большая чёрная собака, а её хозяин каким-то ловким, почти невидимым движением крутанул за плечо парня с ножом и защёлкнул за его спиной наручники.
— И всё-таки тебя надо охранять. Ты буквально напрашиваешься на неприятности! — сказал Максим. — Счастье, что мы с Понту-сом оказались рядом.
Влажный собачий нос ткнулся в колени Анфисы. Она погладила жёсткую холку с ещё стоящей дыбом шерстью и только сейчас поняла, как сильно испугана. Максим тряхнул парня за шкирку короткой джинсовой куртки:
— Ну что, герой, убежали твои дружки. Вы только на беззащитных умеете нападать. Ненавижу таких шакалов. Сейчас ты у нас как птичка запоёшь, и фамилии подельников назовёшь, и геройства свои перечислишь.
Раскорячившись, парень глухо, по-звериному заворчал и с опаской покосился на Понтуса.
Одной рукой Максим достал телефон и посмотрел на Анфису.
— Сейчас вызову бригаду, составим протокольчик, и пойдут наши красавцы на пару лет строчить тапки в колонию.
— Мой папа тебе покажет! — неожиданно тонким голосом выкрикнул задержанный и вжал голову в плечи, явно ожидая удара.
— Лучше бы ты промолчал, парень. — Максим брезгливо оттолкнул пленника к капоту машины. — Я таких мажориков с папами на особый контроль беру, и пока что ни один не отвертелся.
Наряд полиции прибыл минут через двадцать, и ещё около часа Анфиса с Максимом подписывали бумаги и давали показания. Анфиса смотрела, как Максим разговаривает с коллегами, как сдвигает брови и утвердительно кивает головой, и думала, что могла бы так простоять ночь напролёт.
— Общность — это собрание людей, которые могут сказать о себе «мы»: мы семья, мы православные, мы солдаты, мы русские, — задумчиво произнёс Максим, пока полицейский заполнял протокол. — И вот, глядя на таких мерзавцев, — он кивнул головой в сторону её машины, — я иногда думаю: неужели это тоже «мы»? И как случилось, что они стали частью нас? Ведь наши поколения не знали ни войны, ни голода, ни горя — ничего из того, что выбрасывает людей из привычного круга и ставит перед выбором: жизнь или смерть.
Когда все разъехались, Максим нагнулся и рассмотрел порезанное на ремни колесо:
— Ну что, придётся привезти новую обувку для твоей таратайки.
— Сам ты таратайка. — Анфиса подошла и положила руку ему на плечо. — Спасибо тебе. Как я рада, что ты всё-таки пришёл!
— Да это не я, а Понтус, — отозвался Максим, встав рядом с ней. — Пристал, понимаешь, как банный лист: хочу к Анфисе, и баста.
Услышав своё имя, пёс забил хвостом и радостно завертелся на поводке.
— Понтус? — Замирая от собственной смелости, Анфиса взяла Максима под руку, и он легонько сжал её пальцы:
— Ну, пойдём, доставлю тебя до двери, искательница приключений. Я, кстати, успел познакомиться с твоей мамой.
* * *
Мягкий свет ночных фонарей стелил по асфальту дорожки, вытканные из золотистых неоновых огней. Темнота скрадывала полотно газонов, и огромные дома зрительно придвигались ближе к тротуару, нависая над головой многоэтажными порождениями двадцать первого века.
Анфиса оперлась на руку Максима, и от того, что он идёт совсем рядом, голова шла кругом.
— И что тебе сказала моя мама?
Максим пожал плечами:
— Поделилась, что её избил муж и что дочка пошла гулять в спортивном костюме, ну, а за остальное благодари Понтуса. От подъезда он рванул прямо к твоей машине, и, как оказалось, очень кстати. Неужели ты стала бы драться с хулиганьём?
Слова Максима долетали до неё с запозданием, потому что самым главным были не слова, а сам Максим, его шаги рядом с её шагами, поводок Понтуса, намотанный на кулак, взволнованный взгляд, каким он посмотрел на неё.
— Драться? — Анфиса немного подумала. — Не знаю, но отпор бы дать постаралась. Знаешь, однажды в старших классах меня подловили девчонки из спортивной секции и хотели избить за то, что я победила в соревновании их заводилу. Сама она стояла в стороне и смотрела, как на меня наваливаются её шестёрки.
— И что ты? — поинтересовался Максим.
— А я вывернулась, подскочила к ней и вмазала по носу. Понимаешь, в спорте, чтобы победить, надо бороться с лидером, даже если стоишь десятым номером. — Она помолчала. — Мне потом так противно было. Я вообще-то терпеть не могу драк, склок и тому подобного. Хотя маминому мужу не мешало бы врезать по первое число.
— Кстати, насчёт мужа. Скинь мне адрес, чтоб самому не искать, и скажи маме, чтобы завтра, нет, для верности лучше послезавтра спокойно шла домой. Гарантирую, что её муж станет нежным, как майский ветерок.
От видения пузатого дяди Жоры в образе майского ветерка Анфиса рассмеялась:
— Умеешь ты поднять настроение. А что ты ещё можешь?
— А ещё, — с протяжкой сказал Максим, — я нашёл дело по наезду на тебя. И сразу заметил нестыковки и подчищенные факты. Не знаю, обрадует ли тебя этот факт, но тот продажный следователь попал под машину и уволен по инвалидности. Я узнал, что у него сломан позвоночник и он передвигается в инвалидном кресле.
Анфиса закусила губу:
— Точно не обрадует, но и не расстроит. После того как я стала фотографом, я вижу прошлые события словно через объектив: вроде бы со мной, а вроде бы и нет. Да и я стала другой. Так что Бог ему судья, тому следователю.
