Шрифт:
Закладка:
— Василий Иванович, мои клиенты будут очень благодарны за правильное ведение дела.
«Всё вернётся, обязательно назад вернётся…» — безостановочно крутились в мозгу строчки из какой-то песни, потому что все остальные мысли перебивала тупая волна наркозного отходняка и страшной боли, винтом крутившей всё тело.
— Я вас помню, — сказал врач. — Вы приходили к спортсменке, Анфисе Низовой. Обычно я не запоминаю посетителей, а вас почему-то запомнил. — Врач приподнял простыню, глянул на окровавленные бинты и кивнул медсестре: — Анюта, запиши перевязку.
После выписки из больницы на голову каменным градом обрушились слова жены, что она не справится с уходом за паралитиком. В памяти отпечатались заплаканные глаза дочки, которые она старательно отводила в сторону, чтобы не встречаться взглядом с отцом, и одиночество — оглушительное и бессильное. Одиночество навозной мухой билось о стекло в интернате, заменяя один бессмысленный день на другой, похожий на первый как две капли воды из одного ведра.
Задумавшись о прошлом, Задорожный едва не пропустил момент, когда около противоположного дома остановилась красная малолитражка и оттуда вышла невысокая девушка с фотокамерой. Отступив на несколько шагов, она окинула здание взглядом от крыши до подвала, сделала несколько предварительных снимков и посмотрела на монитор камеры.
Счастливая! Из инвалидного кресла все, кто в состоянии ходить, даже на костылях, представлялись ослепительными счастливцами.
Девушка была лёгкая, как ветерок, и камера в её тонких руках выглядела очень крупной и тяжёлой. Она была одета в голубые джинсы и коротенькую бежевую курточку поверх серого свитера. Издалека её лицо выглядело совсем молодым, если не сказать подростковым.
«Интересно, догадается ли она сфотографировать с угла улицы, откуда здание выглядит треугольным, как нос корабля?» — подумал Задорожный.
Догадалась. Девушка сфотографировала фасад со всех ракурсов, даже лёжа на земле снизу вверх, для чего прямо на асфальт постелила полиуретановый коврик. Потом она зашла внутрь здания, и Задорожный забеспокоился о её безопасности. Кто его знает, какая гоп-компания могла выбрать дом местом, где можно безопасно перекантоваться вдали от полиции. С напряжённым вниманием он следил, как тёмный силуэт с фотокамерой мелькает то на одном этаже, то на другом. На некоторое время девушка исчезла из поля зрения. Минуты текли одна за другой. Девушка не появлялась.
«Разве можно одной соваться в безлюдное место?» — мысленно выговорил ей Задорожный и вздохнул с облегчением, заметив её в чердачном окне на крыше. Ловко балансируя, девушка сделала несколько шагов по покатой кровле и оказалась на солнечной стороне дома. Обрисовав её фигуру чётким контуром, поток света позолотил волосы, собранные в пучок, и превратил девушку в какую-то необыкновенную воздушную фею, чудом залетевшую в пыльный город.
Придерживая руками фотокамеру, девушка уселась на крышу и взглянула в сторону интерната. Задорожный почувствовал, как невольно напрягся, как бывает, когда кто-то смотрит на тебя в упор. И снова вдруг некстати вспомнилась больница и распластанная на койке девушка с ногами на противовесах. Что он ей там говорил? «Сама виновата, пострадала дорогая машина, и если хозяин потребует компенсации, то за всю жизнь не рассчитаешься…»
Она его не слушала, а лежала и смотрела в потолок, и в глазах плескалось безграничное отчаяние. Она и показания подписала не глядя, не перечитывая, и он обрадовался, что прибыльное дельце выгорело так легко и просто. Уговаривая на должностное преступление, адвокат упомянул, что матери пострадавшей семья виновника выплатила компенсацию и родные совершенно точно не будут поднимать бучу в отношении следствия.
Задорожный отвлёкся на санитарку, которая заглянула в дверь палаты с ведром и тряпкой.
— Уходи, потом уберёшь.
Ему не хотелось отрываться от наблюдения, а санитарка откатит его от окна, начнёт возить тряпкой по полу с одновременным несносным ворчанием о своей тяжкой жизни. Дура набитая. Какая может быть тяжкая жизнь, если руки, ноги, голова действуют? Вот сядешь в инвалидное кресло — и узнаешь о тяжкой жизни много нового.
Девушка на крыше достала телефон и приложила к уху. По тому, как она подняла лицо к солнцу и кивнула головой собеседнику на том конце эфира, стиль!!! Задорожный понял, что девушке сказали что-то хорошее. Она вскочила на ноги, юркнула в отверстие чердачного окна и через пару минут выбежала на улицу.
Напрягая шейные позвонки — головой он кое-как мог двигать, — Задорожный увидел молодого мужчину с большой чёрной собакой. Собака неистово виляла хвостом и рвалась с поводка. Мужчина подошёл к девушке и взял её за руку.
Вместе с ревностью и завистью шилом в сердце кольнула мысль: а что, если бы он тогда не взял взятку и добился осуждения виновника? Сидел бы сейчас в инвалидном кресле или судьба отвернула бы возмездие в другую сторону? Задорожный стиснул зубы и застонал, чётко осознавая, что теперь ничего не изменить и не исправить, даже если согласен расплатиться за это жизнью.
Усадьба Беловодовых,
1914 год
Скинув с плеч рубаху, Матвей легко сбежал с крыльца, зачерпнул две горсти снега и крепко обтёр торс и руки. Холод приятно разгорячил кожу, заставляя кровь быстрее бежать по жилам. Матвей посмотрел на заснеженные деревья, жалея, что рядом с ним нет сейчас Веры, она бы оценила первозданную красоту январского леса. А после завтрака он приказал бы запрячь Огонька в лёгкие санки и прокатил бы с ветерком свою любушку, обмирая от близости девичьих глаз, опушённых густыми ресницами.
Зима в этом году выстоялась пышная, бархатная, хрустальная, словно чертоги дворца царевны Метелицы. По склону, где лежал хрусткий наст, будто ведро серебра насыпано. Снег блестит — аж глазам больно.
— Матвей, простудишься!
Дурачась, он потрусил снежком под ноги Марфы Афиногеновны. С крынкой парного молока она шла из хлева. Любила сама рано утром обойти владения.
— Никогда не простужусь, тётенька! Никогда!
Его распирала радость от пушистого морозного утра, от синего неба с нарождающимся солнечным диском, от весёлого визга собаки, что задрав хвост бегала кругами по двору, и, конечно, от любви, наполнявшей его от макушки до пяток.
Он взял из рук Марфы Афиногеновны крынку и отпил половину, оставляя на лице белые пенные усы.
— Тётенька, хорошо-то как!
Он прибыл к тётушке на зимние вакации в Императорском институте путей сообщения и без умолку рассказывал о профессорах и студенческой жизни. О том, что в Санкт-Петербург приехал модный писатель Алексей Горький и скрывается от репортёров, но Матвей с приятелями ухитрился увидеть, как писатель входил во дворец великого князя на
