Шрифт:
Закладка:
Она смотрела трамваю вслед со смесью вины и беспомощности – такое бывает, когда из-за собственного нежелания действовать видишь, как совсем иная, полная чудес жизнь уплывает прочь. Через сотню ярдов трамвай резко остановился, как будто кто-то дернул аварийный шнур. Оказалось, именно это и произошло. В дверях появился силуэт – молодой человек в армейской шинели.
– Господи, это обойдется вам в пять фунтов! – вскричала Джессика.
– Оно того стоит, до последнего пенни! – крикнул он в ответ. – Завтра в десять, в Герберт-парке, у пруда?
И она сказала: да, я там буду, да. Затем трамвай возобновил прерванное блуждание по викторианскому пригороду, а Джессика побежала по Белгрейв-роуд, сжимая в руке экземпляр «Блудницы на звере багряном».
6
Стены. Облака неведения.[64] Дыры в воспоминаниях.
Существуют пути через стены, сквозь туман, существуют также огни, которые озарят любую тьму, и все они известны опытному гипнотизеру-практику. Эти маршруты не столько в буквальном смысле пролегают «через» или «сквозь», сколько позволяют переместиться с одной стороны препятствия на другую, не минуя промежуточное пространство.
Я не знал, что может находиться за стеной забвения, поэтому тщательно подготовил Джессику с помощью ряда постгипнотических команд, чтобы вывести ее из транса и стереть любые воспоминания о сеансе, если переживание окажется слишком мощным.
Затем мы вместе изведали разницу между «не помнить» и «не знать».
– У речной дамбы припаркованы фургоны. У фургонов борта из ткани. Кажется, зеленая холстина. Оттуда выпрыгивают мужчины. У них вокруг голеней обернуто что-то вроде бинтов. Бинты зеленые, как и холстина. Мы наблюдаем из окна, но, когда видим мужчин, папа заставляет нас лечь на пол и спрятаться под столом. Почему? Это плохие люди? Они кричат; у них забавный акцент. Потом мы слышим выстрелы. Пуля попадает в окно. Странно, но я вздрагиваю не от звука выстрела, а от грохота падающего стекла. В потолке появляется большая дырка. Пуля летела снизу вверх.
Мы слышим, как по улице бегают люди, в воздухе стоит запах парафина. Мама говорит: «Боже милостивый, что с нами будет?» – и начинает тихо плакать. Снова слышны голоса. Они звучат уродливо, самодовольно. Я думаю: похоже на собачий лай. Затем… бабах! Пожар! Пожар! Они подожгли дома на обоих концах набережной! Подожгли дома! Мы спускаемся вниз, чтобы выйти. Открываем входную дверь, а там стоит мужчина в черно-коричневой униформе. У него винтовка. Он говорит: «О нет, только не ты, Пэдди. Ты никуда не денешься, старина!» – и поднимает винтовку. Мы захлопываем дверь, бежим обратно вверх по лестнице. Раздаются выстрелы. Я вижу, как внутренняя часть двери разлетается на длинные белые щепки. Понимаете, что они делают? Стреляют в любого, кто попытается убежать. Хотят, чтобы мы все сгорели.
Огонь распространяется по крышам. В сточные канавы стекает расплавленный свинец. Дом номер три уже исчез, номер четыре горит, номер пять только что загорелся, а номера шесть и семь дымятся. Слышны выстрелы, крики, визг и топот бегущих людей. Комната наполняется дымом. Я ничего не вижу, я не могу дышать! Не могу дышать! Становится так жарко. Где пожарная команда? Почему никто не приехал? Что им помешало? Пусть там «черно-пегие» [65], мы должны выбраться. Мы рвемся к входной двери, но внизу все горит. Коридор полон дыма и пламени. Мы не можем выйти. Мы не можем выйти – мы в ловушке!
Мы у окна. Это единственный выход. На улице внизу люди – наши знакомые, не «черно-пегие». Те возвращаются в свои крытые холстиной фургоны. Люди кричат: «Не прыгайте. Не прыгайте, держитесь, пожарная команда уже тут». Они пришли! Они спасут нас. У пожарных серебряные шлемы. В свете пламени шлемы кажутся золотыми. Они достают такую ткань… как же она называется?
– Брезент.
– Да, и разматывают шланги. Это пожарные; они пришли, чтобы спасти нас. Они кричат, чтобы мы прыгали. Я сомневаюсь, ужасно высоко. Люди внизу похожи на муравьев, а вовсе не на людей. Они смотрят на нас. Никто не смотрит на «черно-пегих». Посмотрите на «черно-пегих», они же перерезают шланги, пожарные шланги! Сейчас нам придется прыгать. Но тут очень, очень высоко, держись за меня. Мамочка, не дай мне выскользнуть.
Джессика закричала.
– Крыша обвалилась. Крыша обвалилась. Мама… папа… я их не вижу. Везде огонь… Мамочка… папочка… где вы? Я их не вижу, я вижу, что на них упала балка… я вижу папино лицо и руки, они горят…
– Все в порядке, Джессика. Все в порядке. Посмотри в окно. Не оглядывайся на комнату. Выгляни в окно. Скажи мне, что ты видишь?
– Людей, они кричат мне, чтобы я прыгнула, но я не могу прыгнуть, это слишком высоко. Я не могу прыгнуть. Я хочу к маме, но ее нет, она горит. Мне никто не поможет. Я тоже сгорю. Мне никто не поможет, кроме Стража и Прядильщика Снов. Я бы хотела, чтобы они пришли и все исправили, как обещала старуха. Она говорила, что они будут присматривать за мной и проследят, чтобы мне не причинили вреда.
Погруженная в транс Джессика замерла, повинуясь моему указанию. Начиная с этого момента каждый шаг требовал осторожности. Возможно, мы в буквальном смысле ходим по краю пропасти. В голову не приходило, что в ее памяти могут таиться такие ужасы.
– Расскажи мне об этих людях, Джессика: Страже, Прядильщике Снов и старухе. Кто они такие?
Ужас на ее лице уступил место блаженной ностальгии.
– Страж и Прядильщик Снов присматривают за мной, когда я сплю. У Стража есть волшебные очки, через которые видно землю до самого края, и он может заметить то, что способно причинить мне вред, пока оно еще далеко, а Прядильщик Снов запускает руку в свой мешок, где хранит вещи, из которых сделаны сны, нанизывает их, как бусины, и развешивает вокруг моей кровати. Старуха мне про них рассказала – про того, кто насылает сны, и того, кто охраняет меня, пока я сплю. Раньше казалось, что я вижу их в ногах кровати – двух стариков, одного высокого и худого, другого маленького и кругленького, и оба заботятся обо мне.
– Спасибо, Джессика. Пожалуйста, вернись в ночь пожара.
Поразительно, как на ее лице вновь отразился ужас четырехлетней малышки, угодившей в самый жуткий кошмар, какой только можно вообразить.
– Я хотела, чтобы они пришли. Я
