в какой должен быть, но моряк, чье изображение украшает пачку, – Чарльз Стюарт Парнелл»); раковины улиток; кусок старой автомобильной покрышки; очки без линз. Вещей для такого маленького мешка было многовато. Бродяга взвесил каждый предмет в руке и либо вернул его в мешок, либо аккуратно положил на траву. Завершив отбор, прижался ухом к камню и двинулся вокруг, постукивая по валуну серебряным наперстком, водруженным на указательный палец правой руки. Тиресий протирал свои очки в свете восходящей мятежной луны и прислушивался к голосу ветра в лесу. Он чувствовал, как приближаются, скапливаются, объявляют о своем присутствии на границе между Мигмусом и Землей фагусы.

Используя моток бечевки в качестве приспособления для триангуляции, Гонзага начал отмечать ряд точек относительно камня. Одни находились у подножия громадины, другие – значительно ниже границы леса. Облака поднялись над водой и унеслись в небо, заслоняя лик луны. Тиресий надел очищенные очки, и вершина холма ожила, засияв миф-линиями – тропинками и узорами, которые за десять тысяч легендарных лет впечатались в ландшафт. Миф-линии текли и кружились возле камня, словно таинственные серебристые реки, наполненные утонувшими лицами, фагусами, различными проявлениями базовых архетипов из местных историй и песен. Гонзага двигался по реке лиц, расставляя предметы из своей коллекции на стыках линий разметки: четыре аккуратно сложенные сосновые шишки – среди деревьев; бутылка «Мортонс Ред Харт Гиннесс» – у изгороди, возле входа на лесную тропу; вот сюда – небольшой дольмен из отполированной морем гальки, а вон туда – окаменелость-белемнит; здесь будет спираль из раковин улиток и окурков, а там – перо и еще перо, перьев чайки много не бывает. Полночь приблизилась и миновала; рассвет настойчиво замаячил на краю теплой ночи раннего лета. Вырисовывалась закономерность. Гонзага обвивал стоячий валун комплексом циклоид и эндоциклоид, круговоротом спиралей и изгибов. Через очки Тиресий наблюдал, как миф-линии разрушаются, зацикливаются, превращаются в бесплодные водовороты и завихрения, сплетаются в кокон из огней и лиц.

Ан-Хлох-Вор стоял в центре колеса, сияющего в абсолютной тьме. Тиресий присоединился к Гонзаге в самом сердце вихря. Гонзага достал из жилетного кармана пенни Свободного государства и продемонстрировал товарищу.

Тиресий снял очки, кивнул.

Гонзага вставил монетку в трещину на валуне.

Внезапный ветерок побеспокоил деревья, всколыхнул сальные пряди и одежду бродяг, подвинул жесткие чаячьи перья. Боязливые вспышки света, мелкие молнии спазматически забегали по изгибам и спиралям плетения Гонзаги, затерялись в предрассветной темноте. Туман собрался по периметру лабиринта, из него соткалось лицо – множество лиц в одном, – чьи черты плавились и преображались; старик, юноша, мудрец, шут.

– Выбирает неоригинальный облик, – пробормотал Тиресий. – Вероятно, это более мощный местный фагус, подыскивающий среди своих воплощений сообразное нынешнему коллективному бессознательному.

Меняющиеся лица беззвучно вопили в стене тумана. Гонзага прижался лицом к камню, лаская гранит Морна пальцами, губами. Под его прикосновением – нежным, как первый любовный опыт священника, – камень размягчился, растаял. Пенни Свободного государства канул в недра. На одно мгновение монетка засветилась там, в сердце валуна. В свете робкой, судорожной зари двое мужчин увидели, как знаки и указатели лабиринта становятся нематериальными, как почва поглощает их: раковину улитки, перо чайки, латунную пуговицу, пивную бутылку.

Кто знатностью, богатством кто кичится,

А кто во славе видит жизни суть —

В час роковой один финал случится:

Во тьму могил ведет последний путь.[50]

Такими словами Гонзага с сожалением попрощался с Чарльзом Стюартом Парнеллом в костюме моряка.

Пузырь тумана, а с ним и лица растворились, издав напоследок тихий вопль, когда предвестники восхода наконец исполнили свое обещание за горой Слив-Мартин. Тиресий перевел дух, расправил цыплячью грудь и вдохнул свет.

– Великий и славный день, мой дорогой Гого, – всецело великий и славный день.

– «Тот, в чьей груди горит источник света, и в полночь ярким солнцем озарен; а тот, чьи мысли низки, сердце черно…» [51] – Гонзага оставил цитату незаконченной.

Тиресий стоял, склонив голову набок, раздувая ноздри, как будто почуял что-то на ветру.

– Странно… да, странно. Такое чувство, что… нет, ничего. Прости, что потревожил тебя, старый друг. На кратчайший миг мне показалось, что… нет, я просто устал – устал как собака. Мы уже не так молоды, как раньше. Идем, Гого, – отведаем благословенного чаю, если заварки хватит еще на котелок…

5

Сцена:

СТЕКЛЯННАЯ БАШНЯ [52] вырастает из темно-серого моря. Стены башни отвесные, поверхность гладкая, неприступная. На море волнение, и влекомые ветром волны разбиваются об основание башни.

Волна Дублинского залива № 7: Эге-гей, ребятки, эй, ребятишечки, разогнались и плюх, разогнались и плюх, не отдыхаем, не отлыниваем, не увиливаем, не прогуливаем, никаких больничных, каникул, праздников, ярмарок, фестивалей, поминальных дней, забыли про Рождество, Пасху, Святого Пэдди, госпадибоже, боженька, Иисусе, разогнались и плюх, разогнались и плюх, мы должны этот берег превратить в песок до конца тысячелетия, ребята!

Песочный человек: Прошу прощения, просто хотел предупредить, что в этом сне я не играю никакой роли, спасибо за внимание.

Чайки, очень похожие на лебедей (или лебеди, очень похожие на чаек), летают вокруг башни. Они скованы посредством ошейников и цепей из красного золота.

Чайколебеди/лебедечайки: Эскадрилья вызывает башню, эскадрилья вызывает башню, бандиты на десять часов, на десять часов – парни, разберемся с ними! Вж-ж-ж-жу-у-у-ухПЫЩЬпыщь…

СТЕКЛЯННАЯ БАШНЯ гудит на ветру, точь-в-точь как если намочить палец в вине и провести им по кракракраю бокала.

Бокал: О-о-о-о-о-ом-м-м-м-м…

Разгневанные тучи собираются вокруг СТЕКЛЯННОЙ БАШНИ, как болельщики на финале Всеирландского футбольного чемпионата в Кроук-парке.

Футбольные фанаты: Мы пришли из Типперери, папу римского имели!

Хотя повсюду бушует шторм и низко нависают черные тучи, вершину СТЕКЛЯННОЙ БАШНИ освещает одинокий луч чистого солнечного света.

Певцы рождественских гимнов:

Носки стирали пастухи,

Стоял меж ними таз.

Тут мыло «Санлайт» [53] к ним пришло,

О нем пойдет рассказ.

При ближайшем рассмотрении видно, что верх СТЕКЛЯННОЙ БАШНИ представляет собой солнечные часы. На циферблате расположен сад: фонтаны, лабиринты, перголы, беседки, итальянские сады, живые статуи, нимфы, фавны, сатиры, херувимы, планетарии, розы, вино и т. д. В центре небольшой лужайки стоят два дерева. На одном бутоны, цветы, спелые плоды и вперемешку зеленые и сухие листья. Другое как будто составлено из двух половин с границей от корня до кроны: по одну сторону зеленеет листва, по другую полыхает пламя.

Первое Древо:

Все времена года в одном,

И одно на все времена года,

Зеленый, коричневый лист,

Цветок, бутон,

Спелый золотистый плод,

Голые зимние ветви

Времена