был уничтожен весь государственный запас порошкообразной смеси для изготовления мороженого, спровоцировал панику по всему городу. Радиоведущие сообщали о сценах, напоминающих Биржевой крах 1929 года: покупатели дрались из-за рожков за два пенни. Ультрапротестантская секта подготовилась к неминуемому концу света, подчистую скупив в городе консервированную свинину. Ожидаемая волна беззакония, спровоцированного обезумевшими от жары юными хулиганами, так и не случилась, но это не помешало «Ивнин Эко» с некоторым ликованием сообщить о распространении среди шестнадцатилетних подростков моды на поедание ваксы. Поступали ежедневные отчеты об уровне водохранилищ Блессингтона. «К черту водохранилища, – сказала, по слухам, одна широко известная светская львица. – Я пью только ту воду, которая входит в состав „Джона Джеймсона“, а ее там, прямо скажем, немного». Надежные источники сообщали, что изначально вместо «к черту» было куда более красочное выражение. Разномастные погодные колдуны, призыватели дождя, пророки и шанахихе [66] излагали свое мнение по поводу окончания засухи. Они обещали дождь в следующем месяце, на следующей неделе, завтра, сегодня после обеда, однако аномальная линза плотного горячего воздуха оставалась пришвартованной, как огромный дирижабль, над Дублином. Дожди шли в Уиклоу, в Арклоу, в Наасе, и были сообщения о том, что в Балбриггане моросило, но столичные улицы не омрачила ни единая тучка, и на них не выпало ни капельки влаги.

Двадцать один день. Ровно на пять дней дольше, чем Джессика Колдуэлл встречалась с Деймианом Горманом. Как будто сама Природа благословила их связь. Променад в величественной прохладе коридоров Национального музея, прогулки по гавани Сэндикоув на взятой напрокат гребной лодке с граммофоном на корме, играющим «Ты – сливки в моем кофе» [67], вечерний моцион вдоль пирса Дун-Лэаре, где они притворились благородной парой из Кингстаунского яхт-клуба; выезды на велосипедах в дебри Далки и Киллини-Хед с видом на залив, который в туристических брошюрах сравнивался с Неаполитанским, но на самом деле даже рядом не валялся; или в холмы Уиклоу; на туристическом автобусе в Глендалоу, откуда автомобилем и лодкой предстояло добраться до пещеры, известной как Кровать святого Кевина, всего за один шиллинг и шесть пенсов. За шестнадцать дней, прошедших с первого робкого свидания воскресным утром у пруда в Герберт-парке, она встречалась с Деймианом двенадцать раз.

Джессика бы с удовольствием кому-то поведала про эти шестнадцать дней, но с первого свидания действовал безмолвный договор о секретности. Она ссылалась на Эм или Роззи, когда врала родителям, но со временем они явно начали задумываться, не появился ли в ее жизни мужчина; значит, скоро возникнут вопросы. Чете Колдуэллов ни при каких обстоятельствах нельзя было узнать, что их дочь встречается с командиром отряда ИРА.

Утолять потребность в исповеди в каком-то смысле помогала Джокаста. Младшая сестра всегда была надежной, как скала или апостол. Покрасив рукомойник в черный цвет или расплавив снятую с винных бутылок свинцовую фольгу и вылив результат в сливное отверстие, можно было рассказать об этом Джокасте и ощутить двойное удовлетворение: от признания и от осознания того, что сестра скорее унесет тайну в могилу, чем кому-то выдаст. После полуночи Джессика регулярно оказывалась на краешке кровати Джокасты и наслаждалась катарсисом: она сама себя разматывала, как спутанный клубок шерсти. Даты, время, точные анатомические координаты каждого поцелуя и его оценка по шкале от единицы (по-братски, в щечку) до десятки (дух захватывает); надежды, безумные романтические мечты, фантазии. Джокаста сидела и слушала, молчаливая, лучащаяся собственным необычным внутренним светом. В раннем возрасте она решила сориентировать свою жизнь по оси, отличной от оси остального человечества. Джессика подозревала – ее признания непонятны сестре в той же степени, что и суждения из области аналитической химии. Пробираясь в свою комнату – и на время превратившись из спутанного клубка в ровный моточек, – Джессика слышала щелчок закрывающейся двери спальни. Ей ни разу не удалось поймать преступницу за руку, но она знала: Дрянь шпионит.

«Ну и пусть подслушивает, – свирепо подумала Джессика. – Маленькая сучка, наверное, завидует».

Она не признавалась Джо-Джо лишь в растущей тревоге, которую вызывало ее разыгравшееся воображение. С той поры, как начались сеансы с доктором Руком, видения приобрели необычную яркость, и поначалу это радовало; личная реальность, которую можно призвать и наложить поверх капустной вони мэнгановской кухни и чавканья клиентов, пережевывающих «Ланч покупателя», была как бальзам на душу. Но Джессика теряла контроль. Грезы являлись без приглашения – на кухне, у столиков, в трамвае, за ужином с родителями, во время прослушивания радиопередач. Нисходили, словно облако неведения, и уносили ее прочь. Чаще всего так случалось в трамвае. Джессика регулярно пропускала остановку, оказавшись во власти сна наяву, выглядевшего реальнее некуда. Однажды ей привиделись миниатюрная женщина, на которой из одежды были только красные кожаные ремешки и лоскутки – по мнению Джессики, довольно красиво, хоть и в вульгарном смысле, – и арфист, слепой от рождения, потому что его глазницы были затянуты ровной кожей. Лохмотья и обрывки ткани украшали его волосы, светлую бороду, пальцы, струны арфы, помогая чувствовать по малейшему движению воздуха вокруг тела все, что происходило вокруг. Арфист играл, а маленькая, почти обнаженная женщина танцевала непристойную джигу.

Этот иной, изначальный Дублин с каждым днем становился все ближе к настоящему Дублину. Они так переплелись, что кусочки чужого города проникли на знакомые улицы. После безрезультатного раунда кровопролитной войны с Толстухой Летти Джессика удалилась в женский туалет, чтобы выкурить «Вудбайн», и призвала видение, в котором сидела по одну сторону непреодолимой библейской пропасти, разверстой между Раем и Адом, в то время как обидчица расположилась на гигантской железной сковороде по другую и узколицые демоны поливали ее собственным жиром: визжащая голая масса тающего сала.

Вопль, донесшийся из кухни, заставил все вилки в ресторанчике замереть над тарелками с «Ланчем». Джессика выскочила из туалета и узнала, что целая кастрюля кипящего жира каким-то образом вылилась на Толстуху Летти.

– Окатило лицо и грудь, – повторял потрясенный Брендан. – Кастрюля просто упала с плиты. Летти к ней даже не притронулась. Просто взяла и упала.

9

В каждом психологе есть – точнее, должно быть – кое-что от бульварного сыщика, а в каждом сыщике – кое-что от психолога. Оба исследуют мотивы, побуждения и желания, похожие на пирамиду фрейдистских персиков, требующих осторожного обращения – ведь если в поисках истины потрогать не то, вся конструкция развалится.

Поэтому я с немалым удовольствием примерил плащ, который носили до меня Холмс, лорд Питер Уимзи, Пуаро и другие достойные личности, и отправился в сопровождении метафорических суетливых ищеек исследовать прошлое Джессики Колдуэлл.

По моим расшифровкам сеансов выходило, что ее удочерили (предвижу на горизонте бурю,