Улыбаюсь, как только замечаю своего друга-ворона, который, расставляя крылья в стороны, скачет ко мне. Цокот когтей эхом разлетается по зале. Птица запрокидывает голову, столь громко каркая, что я вздрагиваю, пускай и была к этому готова. А он, замечая моё испуганное лицо, останавливается, медленно опуская чёрные крылья, и виновато смотрит на меня.

– Всё хорошо, – шепчу я, подходя к нему и присаживаясь на корточки.

Протягиваю ладонь, чтобы коснуться пёрышек на холке. Я не знаю, как правильно приласкать птицу, потому проделываю всё медленно и осторожно. А вдруг ему что-то не понравится, и он решит цапнуть за палец? Словно проникаясь моими опасениями, ворон склоняется и опускает клюв – даёт знак, что не собирается меня обижать.

– Всё кажется слишком странным, – хмыкаю я и выпрямляюсь. – Я снова разговариваю с вороном, и мысленно называю его по имени. В моём мире подобное – повод обратиться к врачу. – Кивком показываю птице, что неплохо было бы продолжить путь. – Не хочу сейчас думать об этом. Просто составь мне компанию, Алистер.

Ворон понимает – и это не перестает меня удивлять. Гордо шагает рядом, когда я возвращаюсь к изучению литературы. Если эта волшебная птица понимает меня, да ещё и разговаривает, тогда, может, она понимает эти буквы-закорючки? Не могу сдержать улыбки от столь абсурдной мысли. Этот ворон… просто невероятный! Вот только не могу пока понять: пугает это или восхищает?

Пятый ряд. Птица немного отстаёт, хотя я стараюсь идти не спеша. Разворачиваюсь на пятках, иду спиной вперёд, не сводя взгляда с Алистера. Он не вертит головой по сторонам – смотрит прямо на меня своими золотыми «монетками».

– В прошлый раз я так и не успела поблагодарить тебя, – тихо говорю я. – Ты помог мне дойти до комнаты. Без тебя я бы продолжала блуждать. Спасибо, Алистер.

Птица останавливается, отвешивая шутливый поклон. Испускаю тихий смешок, переплетая пальцы за спиной. Алистер взмахивает крыльями. И пока он быстро пролетает над моей головой, я не могу отвести от него взгляда.

Ворон приземляется почти в самом конце ряда и выжидающе смотрит на меня. Глупо, конечно, доверять птице, но что-то заставляет остановиться около него, проследить за его взглядом. В этом мире вообще всё кажется глупым. На пятой полке снизу, прямо на уровне моих глаз, стоит книга с красным корешком – очередные буквы-закорючки.

Алистер издаёт короткое «кар», побуждая меня протянуть руку к книге. Ладони чешутся, кончики пальцев подрагивают. Есть в ней то, о чём мой друг явно догадывается, но намеренно сохраняет интригу. Что-то внутри начинает рокотать, когда пальцы заботливо оглаживают корешок, – почти что кричит.

Меня всегда привлекали книги. Конечно, не такие – не с неизвестными символами и странными растениями. Нет. Но это… это помогает вспомнить кое-что другое. Когда я только очнулась в том мире, Миша повёл меня в библиотеку. Мы часто туда ходили. Не только для того, чтобы почитать – он любил показывать мне яркие картинки комиксов. В читальном зале был один уголок, спрятанный за стеной из комнатных растений, там-то мы и обжились. А потом я стала приходить одна. Всегда брала разное: от каких-нибудь энциклопедий до жутких дамских романчиков.

Когда мне начала сниться комната, спустя полтора года после выписки, я нашла одну до жути интересную книгу. Про сны. Толкование снов, видений и прочей ерунды. Тогда я и начала вести дневник… снов? Видений? Теперь я не совсем понимаю, что это было. Сначала я старательно вчитывалась в эти книги, а ночью пыталась разузнать о сне во сне.

Информации было мало. Точнее, её не было вообще. Книги отодвинулись на самые дальние полки, а вот дневник придвинулся ближе. Каждый день я замечала отклонения от «сценария». Это будоражило сознание, казалось чем-то мистическим. Сейчас я отчётливо понимаю, в чём заключалась мистика: в том, что я вообще не принадлежу своему миру. Может, он сразу же хотел меня отторгнуть?

Потом появились боли в левой лопатке. Я не сразу обратила на них внимание, так как думала, что это следствие того, что я таскаю тяжелые подносы или неправильно сижу. В ход пошла медицинская литература. Наверное, нужно было сразу рассказать обо всём тёте или Мише, но я… да! Я струсила! Через пять месяцев проявилось пятно (я назвала его меткой) и со временем становилось только чётче, будоража моё воображение. Может, это какая-то смертельная болезнь? А может, ещё чего хуже? Серп месяца, который заходит на круг солнца с острыми лучиками.

Я начала рыться в другой литературе. Искать значение этого символа. В художественной, научной, перерыла какие-то абсурдные статьи в интернете. Ничего. А потом зудящее ощущение в метке стало настолько привычным, что я практически о ней позабыла.

Алистер снова нетерпеливо каркает, и что-то больно обжигает запястье. Взвизгиваю, отдёргивая руку. Неаккуратно цепляюсь пальцами за книгу, и она с глухим хлопком падает на пол. Прижимаю ладони к сердцу. Оно так бешено стучит, что я слышу тяжёлое буханье в ушах.

Перевожу взгляд на Алистера. Он, по всей видимости, сам такого не ожидал, потому что отскакивает в сторону, смотря на красную обложку, как на какое-то чудо. А затем поднимает золотые глаза на меня и выдаёт скрипучим голосом:

– Пр-р-ростите, молодая г-госпожа.

Наверное, ему просто не нравится, что я отвлеклась на книгу. И, может, мне следовало бы разозлиться, нахмуриться и кинуть парочку-другую гневных взглядов. Рассматриваю запястье – никаких царапин и следов нет, а значит… не на что обижаться? Устало выдыхаю, опуская руку, и улыбаюсь Алистеру, показывая, что всё хорошо.

Шагаю к лежащей на полу книге. Упала она довольно удачно: раскрылась в полёте и теперь лежит страницами вниз. Я морщусь: не люблю беспорядок. От этого почти физически больно. Как можно осторожнее подцепляю книгу пальцами – не хочется ещё сильнее повредить страницы; уже убедилась в том, что экземпляры здесь преимущественно старые. Бубня себе под нос короткое «ай-яй-яй», переворачиваю находку. По краям идёт окантовка, а каждая из страниц начинается с буквицы. Следом идут иллюстрации.

Поджимаю губы, рассматривая девушку на картинке.

Волосы у неё светлые, лежат волнами. Она стоит на камне, а вокруг бушует тёмный океан. Одна рука отведена в сторону, словно она обращается к воде, а другая – прижата к сердцу. Девушка смотрит прямо, её простое белое платье (больше смахивающее на обычную рубашку чуть выше колен) развевается на ветру.

Подношу палец к её лицу, осторожно касаясь щёк, а затем волос. Мне знакомо