Шрифт:
Закладка:
А сегодня, пока мужа ждала, видела двоих молодых. Шли так, не спеша, он вроде ей говорил что-то, рассказывал. Она смеялась. Они с Иваном по молодости тоже такие тропки любили: чтобы тропинка и подальше от посторонних глаз. Молодость-то она бессмертна: ты ушел, другие остаются.
«Интересно, у Галки кто есть? – подумала Татьяна засыпая. – Хоть бы поглядеть. В дом-то не приведет, характер. Да и куда приведешь?». Хотя ей самой по молодости это не мешало. Весело жила. А дочка норовом в отца пошла больше. Тоже обидно.
~
Ночью Иван проснулся, захотел пить. Осторожно вылез из-под одеяла, прошел на кухню. Галка во сне встрепенулась. Это она шаги почувствовала. С детства сразу просыпалась, как кто к ней подходил. А по-другому не добудишься. Хоть гром греми, хоть из пушки стреляй. Два будильника себе поэтому ставила, да такие, что трезвонят до последнего, так просто не отключишь.
Иван приоткрыл холодильник, загораживая телом свет. Сока не было, воды в графине тоже было на донышке, матери надо было оставить, вдруг таблетки придется пить, зато в чайнике оставалось прилично. Он наполнил стакан, отхлебнул, подошел к окну.
Снег все шел, так что завтра надо выйти пораньше. Машину почистить. Жену еще обещал в больницу подбросить. Как там выезд будет, как дороги. Кто-то закашлялся. Иван потушил на кухне свет, вышел в коридор и прислушался. Показалось. Мать его часто кашлем мучилась, особенно когда давление было. Иван вспомнил, как вскоре после приезда Галка тихонько разбудила его среди ночи: «Помоги, бабушке плохо». Ту вырвало, но Галка успела подставить тазик. Услышала надрывный кашель и принесла. Знала, что делать. У тещи раньше такие же приступы были, а теперь вроде легче, так по восемь таблеток за раз пьет, что-то же должно помочь. Хотя это и плохо. А вот до туалета они мать тогда не довели. Переживала очень. Все шептала: «Ты в ведре замочи, я сама постираю». Да они все быстро убрали, Татьяна укол поставила, вроде матери полегчало.
Иван сделал глоток из стакана. Вздохнул. Да, сдала его мать. А как гонялась за ним, когда в сорокаградусный мороз с ангиной он убежал играть в снежки с ребятами. Снега у них столько обычно не выпадало, вот они и обрадовались. Снеговиков лепили, друг друга на землю кидали. Потом по такому вот снегу везла она его на саночках с больницы. Это уже когда аппендицит ему вырезали. В город тогда пришлось везти.
«Крышку на замке в гараже надо по-другому сделать, – подумал Иван. – А то снег набивается». Пошел спать. Как давно это было, его детство!.. Вот и Галка выросла, сказки ей уже читать не надо, сама кому хочешь сказки расскажет. Потому Иван и любил бывать на природе: это как из колодца воды чистой испить, снова назад вернуться, когда искренне все было, по-настоящему. На природе оно все по-настоящему, там себя не скроешь. Галка его тоже походы раньше любила, а потом обленилась. Татьяну вообще в лес не заманишь, коли народу там нет. А вот с компанией она согласна. Надо бы со своими поговорить, летом на сплав махнуть. Хорошо!..
Он лег, но никак не спалось. Может, оттого что вечером крепко поспал. Не надо было, права жена. А только сморило его после лыж, ну и малость налил себе. «Внука бы сейчас али сына,» – мечтательно подумал Иван. Ну, сына-то поздно, а вот внука пора. На днях у его друга, – учились с ним еще вместе в институте, работали, правда, по разным конторам, – родился, так что теперь был полный комплект, а его Галка не торопилась. Эх, надо было уговорить тогда Татьяну, хорош он, нечего сказать. Ну и что, что бедно жили. Мать вон его одна вырастила, неужто двоих бы не подняли?..
«Заканчивать ей надо было институт, на работу устраиваться», – заметило второе я. «Это да». По стране-матушке он тогда славно поездил. А что? Жена работает, дочь пристроена, теща сразу после рождения Галинки на пенсию вышла, словно ждала. Опять же уезжал он ненадолго. Раз, правда, отправили они Галку на полгода к матери в деревню (теща к сестре тогда младшей на похороны уехала, а потом еще куда-то, вроде знакомых навестить, отдохнуть), приезжают, а дочь их не узнает. Тащит какую-то фотографию и говорит так смешно: «Не похоши». Это ей мать, значит, по фотографии родителей показывала, чтобы не забыла. Стыдоба. Смех, да и только.
А родня его Татьяну не очень привечала. Тогда еще бабка его жива была. «Городская, не нашей породы» – все говорила. Зато, как с роддома они приехали, увидала Галку (в кои-то веки из деревни своей тогда выбралась!), «наша» сказала. Так и пошло с тех пор у жены с его матерью наперекосяк. Женская ревность какая-то. Ладно, хоть не ругаются.
Истерик Иван не любил. Голова от них сразу начинала болеть. Предпочитал уходить в гараж или просто прогуляться. А как они ночами с Татьяной гуляли по молодости!.. Как он в общежитие к ним пробирался в платье. Как давно это было!.. Давно ли?..
Он, как вчера, помнил выпускной и ощущение всемогущества и свободы, охватившее его. С этим могла сравниться разве первая его зарплата. Мать тогда устроила его наподхват к мастеровым. Но все первые заработанные деньги ушли ему тогда на одежду, ни копейки не дала мать потратить бестолково, так что это не совсем считалось. Правда, немного он все-таки исхитрился припрятать, хоть и стыдно было. Потом матери на день рождения платок подарил. Радовалась, целовала его, а бабка все плакала: «Мужик в доме растет». Этого он тогда не понимал, с матерью им хорошо жилось. Дядьки потом часто приезжали. Дядя Паша с Иринкой, дочкой своей, часто бывал. Они с ней на крыши дома загорали, черемухи ели. Лежат на солнышке, руку протянут и сосут ветку. А косточки в Шарика кидали. Веселый пес был. Машиной сбило. Потом у них другой Шарик завелся, но тот все мрачный ходил, угрюмый. Охоту, правда, любил, в дом чужого никого не пускал, даже когда совсем старым уже стал. Вовсю лаял.
Иван вспомнил, как однажды они с Татьяной приехал навестить мать, а поезд пришел ночью. Дошли до дома, он перелез через калитку, давай ворота открывать, а Шарик как завоет – мать с поленом, бабка с топором выбежали. Бабка его боевая была. Ее все мужики в деревне боялись.
