Помнишь, как я не любила твои горшки на подоконниках? Все мне света не хватало, зато теперь света хоть за шторку прячься, и одна отрада – это цветочки, с которыми я разговариваю, больше не с кем, а так хочется поговорить, за круглым столиком посидеть. Я свой трехногий привезла с собой. Правда, купила стеклянный, но он мне не для души. Стоит для интерьера, а мой трехногий при диване как самый верный друг.

Ну вот, пока с тобой болтаю, мои гости уже отзвонились, все домой доехали. В ноябре к Рае на день рождения костюмчик на мне свободно был, а сегодня кофточка натянулась на прелестях. Светка тоже пишет, что прет ее как корову. В сорок пять это нехорошо. Зато Лида моя одна треть самой изящной топ-модели, а Витька как тюлень пузатый. Все разные, все одинаково бедные и у всех свои болячки. Но зато все родственники дружные, отзывчивые. Хороших детей мама и Зина воспитали. А какое у тебя окружение! Одна Галя сто сот стоит. Это ты такое потомство воспитала. Спасибо тебе, Галочка, что даешь нам поразговаривать. Мои лучшие пожелания Татьяне в день весны, а сама весна и к вам скоро прикатит, тепло будет на улице, а дома будет тепло? У меня очень тепло, а вода в кране аж кипит. Дождалась.

Пока, до свидания. Привет всем вашим от всех наших.

С любовью Рита».

– Припоздало-то письмо аж на три месяца, – подозрительно заметила баба Ира.

– Затерялось где-нибудь, вот и лежало. Хорошо, что вообще пришло, – ответила внучка.

– И не говори, кто сейчас на почте работает, географию не знает. Мы с Машей сегодня телевизор смотрели, так там показывали, как почтальонов опрашивают. Где Томск, где Новгород – им все одно.

– А как тебе новая сиделка?

– Ничего. Сноровистая, не грубит, не опаздывает. На кухне-то чисто? – придирчиво спросила баба Ира.

– Чисто.

– Ну вот и ладно. По первости они все хорошие, а потом уж, как привыкнут, так норов свой и показывают. Ленку помнишь? Хорошая сиделка была, шустрая. Гулящая только. Придет как-нибудь утром, встанем мы, позавтракаем, она ляжет, ноги на диван закинет и говорит: «Сегодня меня не трогайте. Нет меня».

– Да, если бы не опаздывала постоянно, можно было оставить.

– Веселая зато девка была, поговорить любила. А тоже жизнь не сахар. Мать с отцом разошлись, он их с квартиры выгнал, потом вот мать сошлась с другим, приютил ее, а куда девке деваться в таком возрасте? Вот и шляется по парням. Я уж ей говорю: «Найди какого-нибудь подходящего да держись его». А она мне: «Баб Ира, да они все для этого дела подходящие, а только толку с них, как с козла молока. А я жить хочу».

– Бойкая девка, – вздохнула Ирина. – Настроения что-то писать нет. Ты расскажи, как вы на даче там, что делаете? Что посадили?

~

Через месяц они вывезли бабушку Иру на дачу, на свежий воздух. Долго собирались, обстоятельно, лекарствами запаслись, мешок целый, вещами. Потом спускались по лестнице. Ноги-то у нее ожили немного, – и настроение сразу поднялось. Еле-еле порог перепрыгнули. Заползли в машину, поехали. На переднее сиденье посадили, боялись, что укачает с непривычки. Ничего, обошлось. «Зелени-то, зелени сколько…» – радовалась бабка, и они улыбались вместе с ней. Глядишь, так дело и пойдет.

Приехали, отвели в дом, чтобы полежала с дороги. Баба Дуня место свое уступила, а сама на крыльцо на ступеньки села, да и сидит.

После обеда вывели на улицу, вытащили кресло, посадили под березку. Ирина на зелень смотрит, на грядки, клумбы, деревья, от солнца с непривычки жмуриться, как сама ходила, вспоминает.

– А там, вон на том дереве, вороны гнездо свили, – показывала ей округу баба Дуня, примостившись рядом, пока Татьяна работала в теплице, а сын с внучкой красили забор.

– Не вижу я, так только, блики да пятна, – пожаловалась Ирина.

– Я сама одним глазом совсем не вижу, а другим иной раз ничего, а иной – как шторка какая.

Посидели, помолчали.

– Вас там не припекает? – спросила из-за кустов Галина.

– Нет, ничего. Тут тенечек, – ответила бабушка Дуня.

– Вот теперь и помирать можно…

– Да, подруга, летом помирать хорошо. Я всю зиму боялась, как землю долбить будут. Юрка-то, брат наш, в феврале помер. Костер жгли, ломом рубили, еле выкопали могилку.

– Опять, мать, разговор свой завели, – подошел Иван. – И что вам неймется?

– Старость, она не в радость, сынок, когда немощен.

– Птички поют, – встряла в разговор Галка. – А у тебя что это?

Она показала пальцем на живот отца.

– Пузом красил?

– Я тебе сейчас нос твой покрашу, – пригрозил Иван, вытирая кисть и тряпку.

– Мне нельзя. Мне на работу, это ты у нас отпускной.

– Фу ты, не могу больше, жарко, – подошла к ним из теплицы Татьяна. – Ты бы воды набрал, искупались бы вечером.

~

Ворочаясь на подушке, Галка вздохнула. Никак было не пристроится: жужжал над ухом проклятый комар – и все тут. Не поймать. Она вспомнила, как они с родителями собирали ягоду в лесу. Такая же была жара, и комары. Ей потом кошмары два дня снились: закрывает глаза – все зеленое и жужжит.

Но день прошел хорошо, гладенько, даже лучше, чем ожидали. Две бабки вроде пока друг друга не сильно ревновали, хотя баба Дуня, конечно, не очень радовалась. С сыном-то одним ей здесь свободнее жилось. Ничего, потерпит немного. Матери и Гале на работу, бабушка Ира без них тут не останется, боится, так что на субботу, воскресенье, если пару раз приедет, – и то хорошо.

Галя вспомнила, как бабушка Ирина шила ей платья, вязала кофты. Вязать-то сначала бабушка Ира не умела, сама научилась, по журналам, а потом и ее научила. Сидят они, вяжут: бабка – ей что-то, а она кукле пальто красное, – заходит соседка, жалуется на сына: «Представляете, заявил мне: «Сшей такую рубаху и все», – а как я ему из шерстяной ткани блузу сошью? Будет ходить, как жаба. Скажут, бабушка козлика очень любила. А он все причитает, сшей, да сшей. А на что?». Бабушка Ира тогда дала соседке тканей на отрез. С лихвой. С запасом. А теперь каждый вечер кружки, блюдца пересчитывала, как бы сиделки не украли. Но те тоже хороши. Две тарелки все-таки уволокли. Удобные – маленькие, но глубокие. Такие сейчас не сразу найдешь. Сколько лет продержались, пока чужих в дом пустить не пришлось…

Бабушка Дуня тоже шила, а вот вязать не