Шрифт:
Закладка:
Йован зашел с Агатой к врачу, чтобы переводить, а Даника с Карлом нашли свободную скамейку на тихой площади неподалеку. Угрожающий ветер ушел вместе с облаками. Город лениво грелся на полуденном солнце.
Недалеко от скамейки играли с сандалией двое щенков. Чуть поодаль пара старичков громко болтала на ходу. Можно было подумать, что они ссорятся, но они то и дело заливисто хохотали. Даника попыталась разобрать, о чем они говорят, но слова были неразличимы. Кажется, она их уже раньше видела.
– Значит, уже полдень, – сказал Карл. – Мне кто-то когда-то рассказывал, что эти два старика всегда переходят площадь в двенадцать часов. Уже много лет подряд.
Не успела она ответить, как забили часы.
– Точно.
– Почему они так странно разговаривают? – спросила Даника.
– Они глухи как пробка, – рассмеялся Карл. – Говорят, они всегда беседуют об одном и том же. Одни и те же шутки и подколы, только со временем все это стало звучать странно. Никто их уже не понимает. Кроме них самих, конечно, но они этого не слышат.
Он довольно поворчал и почесал щетину.
– Так же было с твоей мамой.
Часы вдалеке продолжали бить, один из щенков сел и пронзительно завыл. Другой приземлился напротив и склонил голову набок. Он тоже попробовал завыть, но ничего не получилось. Наконец сдавшись, вприпрыжку убежал с сандалией по мостовой. Где-то рядом женщина ругала мужа, в ответ он ругал ее, а потом хлопнула дверь, что-то упало и разбилось. Орава мальчишек промчалась по площади, точно их преследовал сам дьявол. Подбежав к припаркованной в стороне машине Йована, они резко остановились. Карл что-то выкрикнул, мальчишки обернулись и рванули дальше. Веселились. Ранцы подпрыгивали на спинах во время бега. Один веселый паренек из оравы вскинул руку в воздух и замахал в знак прощания.
Даника улыбнулась. Странно было сидеть на скамейке рядом с Карлом. Она попросила его поехать, потому что не готова была оставить дома с Леоном и Мирко. Он удивился, когда она сказала, что Мирко может присмотреть за Леоном, но согласился.
Ей и в голову не приходило, что она будет рада его компании. Сидеть вот так, как муж и жена, оказалось по-приятному обычно, словно вдохнуть полной грудью. Еще она впервые за долгое время слышала, как Карл смеется. Она радовалась, что они не такие, как Йован с Агатой.
А потом она вспомнила, почему они тут сидят. Палец! В их сыне развивается что-то непонятное, греховное, и единственная причина, по которой ей приятно сидеть на скамейке, – это отсутствие Леона поблизости. Она ужасная мать с невозможным сыном. Захотелось выпить.
Еще ей хотелось попросить брата с невесткой проваливать к чертям и оставить ее в покое на ферме с ее неправильной семьей. Она отлично видела, как Йован смотрел на нее, когда она уводила Леона от его жены во дворе. Во взгляде был не только укор, в нем читалось отвращение.
Как он смел.
Агата же, судя по всему, была поражена, но сохраняла отличное настроение. Если только Даника не ослышалась, Агата даже извинялась за происшествие, словно сама виновата, что на нее напали. Если не считать короткого вскрика, вырвавшегося в момент, когда палец сломался, она не выказывала признаков боли. Только улыбалась – особенно Леону, сколько страданий ни было бы во взгляде. К счастью, Мирко тут же прибежал из хлева и без лишних слов забрал мальчика, взглянув на Данику глубокими синими глазами. Он снова стал ее спасителем. Даника не знала, что бы она делала без Мирко.
Мгновением позже появился и Карл, чтобы взять что-то в амбаре, но никак не здороваться с гостями. Но пришлось.
– Парочка пугал, – заявил Карл, глядя в пустоту площади. – Куда она так расфуфырилась? И сколько от нее шума!
Даника не ответила, но была почти согласна с Карлом. Странный язык этот американский. Ее отец как-то сказал, что в Америке говорят так, будто картошки в рот набрали. Была в этом доля истины. Для папы это безусловно было комплиментом.
Йован, судя по всему, разговаривал без проблем, с картошкой и все такое, и Агата выглядела благодарной за каждое сказанное им слово. Очевидно, она его обожествляла. Он стал олицетворением молодого экзотического европейца. Даника не понимала таких отношений.
Она вообще часто не понимала людей и их решения. Не понимала, как Йован мог уехать и почему не поступила так же. Меньше всего она понимала саму себя. Если кто-то и должен был покинуть ферму, так это Дани-ка. Но, может быть, по другую сторону гор и морей все не так уж и радужно. Может, там только манекены и все такое. И рыбные консервы. Или импортные тюльпаны.
Вдали, над крышами домов, виднелись горы. Дикие цветы на склонах окутывали их волшебной дымкой, когда подсвечивало солнце. Ничего более прекрасного она не видела. Моргнув и почувствовав в глазах влагу, она испугалась.
– Все же жалко ее с этим пальцем, – наконец сказала она. – Если бы только Леон был менее… жестоким.
– Да ладно, не разводи панику. Он просто сильный мальчик, – мгновенно отозвался Карл. – А она могла бы и не напяливать эти дурацкие перчатки. Из этого ничего хорошего не выходит. Сегодня даже не холодно.
– Кажется, у нее перелом.
– Так я и говорю. Ничего хорошего не выходит.
Через некоторое время Агата вышла от врача без перчаток, на среднем пальце правой руки красовалась повязка. Врач сказал держать руку в покое, поэтому Агата ходила так, словно старалась удержать тяжеленную кеглю на ладони. Второй рукой она пыталась справиться с тем, на что правая была не способна. Тыкала пальцем. Она показывала на все подряд по дороге через площадь к машине и без конца восклицала: «Oh, look! How adorable!»[7], видимо, чтобы отвлечь внимание от своего торчащего пальца. Она выглядела жутко обеспокоенной, хотя накрашенные помадой губы ни на секунду не замирали.
Остальные с чувством долга виновато рассматривали то, на что она показывала: пышные цветы на клумбе, кошку, спящую на стене, девушку с мальчиком – ровесником Леона. Мальчик показал в ответ пальцем на Агату. «Смотри!» – закричал он и потянул маму за рукав. Без жестокости. Естественно. В точности так, как нормальный ребенок тянет родителей за рукава. Мама улыбнулась и приветливо кивнула Агате.
Даника подумала, как радуется та мама
