Шрифт:
Закладка:
– Поразительным признаком революции, произведенной всеобщим внедрением фонографа, – заметил я, – является то, что если раньше несчастье слепоты было тем недугом, который наиболее полно отрезал человека от мира книг, остававшегося открытым для глухих, то теперь ситуация изменилась в точности до наоборот.
– Да, – сказал Хэмэдж, – это, конечно, любопытный разворот, но не такой полный, как вы себе представляете. Ожидается, что благодаря новым усовершенствованиям в усилителе все, кроме глухих, смогут пользоваться фонографом, даже если он будет соединен, как в железнодорожных поездах, с общим телефонным проводом. Глухонемые, конечно, будут зависеть от печатных книг, подготовленных для их блага, как книги с рельефными буквами были для слепых.
Когда мы вошли в лифт, чтобы подняться на верхние этажи заведения, Холедж объяснил, что хочет, чтобы я увидел перед отъездом процесс фонографирования книг, который является современной заменой печати. Конечно, сказал он, фонограммы драматических произведений снимались в театрах во время представлений пьес, а фонограммы публичных выступлений и проповедей либо получались таким же образом, либо, если требовалась переработанная версия, оратор заново передавал свое обращение в улучшенном виде на фонограф, но большая масса публикаций фонографировалась профессиональными декламаторами, нанятыми крупными издательствами, одним из которых было это. Он был знаком с одним из таких декламаторов и проводил меня в его комнату.
Нам повезло, что он оказался свободен. По его словам, что-то сломалось в станке, и он бездельничал, пока его ремонтировали. Его рабочая комната была странного вида. По форме она напоминала внутреннюю часть довольно короткого яйца. Его место было на своего рода кафедре в середине маленького конца, а на противоположном конце, прямо перед ним, и на некотором расстоянии от середины чуть в стороны, были расположены ярусы фонографов. Это была его аудитория, но далеко не вся. Посредством телефонной связи он мог одновременно обращаться к другим скоплениям фонографов в других залах на любом расстоянии. Он рассказал, что в одном случае, когда спрос на популярную книгу был очень велик, он подсоединил сразу пять тысяч фонографов.
Я предположил, что если не говорить о типографиях, печатниках, переплетчиках и дорогостоящих машинах, то сравнительная прочность фонографов по сравнению с печатными книгами должна сделать их очень дешевыми.
– Они были бы такими, – сказал Холедж, – если бы популярные декламаторы, такие как Плейвелл, не брали бы за свои услуги такие деньги. Если публика вбила себе в голову, что он – единственный первоклассный декламатор, то не будет покупать чужие работы. Поэтому авторы оговаривают, что именно он будет интерпретировать их произведения, а издатели, находясь между публикой и авторами, находятся в его власти.
Плейвелл рассмеялся.
– Я должен зарабатывать, пока светит солнце, – сказал он. – В следующем году в моду войдет какой-нибудь другой декламатор, и тогда мне останется только подрабатывать. Кроме того, в моем бизнесе на самом деле гораздо больше работы, чем люди думают. Например, после того, как я получаю авторский экземпляр.
– Написанный на бумаге? – вмешался я.
– Иногда она написана, но большинство авторов диктуют на фонограф. Ну, а когда я его получаю, я беру его домой и изучаю, возможно, пару дней, возможно, пару недель, иногда, если это действительно важная работа, месяц или два, чтобы проникнуться идеями и определиться с подходящим стилем передачи. Все это тяжелая работа, и за нее нужно платить.
На этом наш разговор прервал Холедж, который заявил, что если мы хотим успеть на последний поезд из города до полудня, то нам нельзя терять времени.
О поездке к Холеджу я ничего не помню. На самом деле, от крепкого сна меня пробудила остановка поезда и суета выходящих пассажиров. Холедж исчез. Пока я метался по вагону, собирая свои вещи и смутно гадая, что же стало с моим спутником, он вбежал в вагон и, схватив меня за руку, восторженно приветствовал. Я открыл было рот, чтобы спросить, для какой шутки предназначалось это запоздалое приветствие, но, подумав, решил не поднимать этот вопрос. Дело в том, что когда я заметил, что время было не полдень, а поздний вечер, и что поезд был тот самый, на котором я уехал из дома, и что с тех пор я даже не менял места в вагоне, мне пришло в голову, что Холедж мог не понять намеков на день, который мы провели вместе. Однако позже вечером того же дня, когда хозяин и хозяйка были обескуражены моими частыми и бурными взрывами беспричинного веселья, мне не оставалось ничего другого, как выложить все начистоту о своем абсурдном опыте. Мораль, которую они из этого извлекли, заключалась в том, что, если бы я почаще приезжал к ним, поездка по железной дороге не так расстроила бы мой рассудок.
1889 год
Заглядывая вперед: 1976 год н.э.
Говард Уилсон
В течение пятидесяти лет в Европе царил мир. Ужасные революции 19-25 годов были почти забыты. Международный совет проводил свою ежегодную сессию в Константинополе. В этом году делегаты из Уганды и Китая должны были просить о приеме в Конфедерацию, поскольку правительства этих могущественных государств недавно приняли республиканскую конституцию и установили социальную кооперацию. Темой на всех языках, темой, которая заставила созвать Совет на два месяца раньше обычного, были новости из Америки. Поговаривали, что уроженец "Неизвестной земли" сбежал из ее пределов и выступит перед Советом. Ходили всевозможные слухи: что уже три года подряд в Америке не удаются большие посевы зерновых, что корпорации, владеющие хлопковыми плантациями, сжигают две трети урожая, чтобы удержать цену, что крупный рогатый скот и овец атакуют загадочные вредители и они гибнут сотнями тысяч, что восстания пролетариата в Хирмингеме, Сиукс-Фолсе и Виннипеге подавлялись с ужасающей жестокостью, что в связи с общим беспокойством Конгресс проголосовал за значительное увеличение охраны Мексиканской стены и пополнение огромного военного флота. Все это были догадки. О "Неизвестной земле" было действительно мало что известно, истории гласили, что в 1900 году президент страны, Дэвис Кэбот
