покупках и настаивали на том, чтобы проверить несколько фонограмм с одним и тем же названием, прежде чем сделать выбор. Поскольку фонограммы казались точными аналогами по внешнему виду, я не понимал происходящего, пока Холедж не объяснил, что различия в стиле и качестве элоквенции[6] оставляют такой же большой выбор в фонографических книгах, как различия в шрифте, бумаге и переплете в печатных. В этом я убедился, когда клерк, под руководством Холеджа, стал меня обслуживать. Я перепробовал полдюжины изданий Теннисона в исполнении стольких же разных элоквентов, и к тому времени, как я услышал "Там, где Кларибель лежит" в исполнении сопрано, контральто, баса и баритона, каждый из которых в полной мере демонстрировал свое качество и индивидуальность, я был вполне готов признать, что выбирать фонографические книги для своей библиотеки было настолько же сложно, насколько и несравненно увлекательнее, чем подбирать себе печатные издания. Действительно, Холедж признал, что в наше время никто, кто хоть сколько-нибудь разбирается в литературе, если это слово можно сохранить для удобства, не думает довольствоваться менее чем полудюжиной переложений произведений великих поэтов и драматургов.

– Кстати, – обратился он к клерку, – не дадите ли вы моему другу послушать "Отелло" компании Бута-Барретта? Это, как вы понимаете, – добавил он мне, – точное фонографическое воспроизведение пьесы в том виде, в котором она была поставлена труппой.

По его указанию служащий снял футляр с фонографа и поставил его на прилавок. Спереди была имитация театра с опущенным занавесом. Когда я поднес передатчик к ушам, служащий коснулся пружины, и занавес поднялся, показав идеальное изображение сцены в начале спектакля. Одновременно началось действие пьесы, как будто изображенные на сцене люди разговаривали. Здесь не было и речи о том, чтобы упустить половину сказанного и угадать остальное. Ни одно слово, ни один слог, ни один шепот актеров не был упущен, и по ходу пьесы картинки менялись, показывая каждую важную перемену в поведении актеров. Конечно, фигуры, будучи картинками, не двигались, но их представление в стольких сменяющих друг друга позах создавало эффект движения и позволяло представить, что голоса, звучащие в моих ушах, действительно были их голосами. Я очень люблю драму, но количество усилий и физических неудобств, необходимых для того, чтобы стать свидетелем спектакля, сделали для меня это удовольствие нечастым. Другие могли бы со мной не согласиться, но я признаюсь, что ни одно из гениальных применений фонографа, которые я видел, не показалось мне столь достойным, как это.

Холедж оставил меня, чтобы сделать покупки, и по возвращении застал меня все еще заворожено сидящим.

– Пойдем, пойдем, – сказал он, смеясь, – у меня дома есть полное собрание Шекспира, и ты, если захочешь, будешь сидеть всю ночь, слушая пьесы. Но пойдемте, я хочу проводить вас наверх, прежде чем мы уйдем.

У него было несколько свертков. В одном, сказал он мне, был новый роман для его жены и несколько сказок для детей, – все, конечно, фонограммы. Кроме того, он купил незаменимую вещь для своего маленького мальчика.

– Нет такой категории людей, – сказал он, – чье бремя фонограф так облегчил, как родителям. Матерям больше не нужно до хрипоты рассказывать детям сказки в дождливые дни, чтобы уберечь их от проделок. Достаточно посадить самого задиристого мальчишку перед фонографом с какой-нибудь детской классикой, чтобы быть уверенным в его местонахождении и поведении, пока аппарат не перестанет работать, тогда можно поставить другой набор цилиндров и продолжить развлечение. Что касается малышей, то Патти[7] поет им на сон грядущий, а если они просыпаются ночью, она никогда не бывает слишком сонной, чтобы повторить это снова. Когда дети вырастают слишком большими, чтобы быть привязанными к переднику матери, они все равно остаются, благодаря незаменимой вещи, хотя и вне поля ее зрения, в пределах слышимости ее голоса. Какие бы поручения или наставления она ни хотела, чтобы они не забывали, какое бы время или обязанности она хотела, чтобы они обязательно помнили, она зависит от незаменимой вещи, чтобы напомнить им об этом.

На это я воскликнула.

– Все это очень хорошо для матерей, – сказал я, – но участь сироты должна казаться завидной мальчику, вынужденному носить при себе такой инструмент собственного порабощения. Если бы мальчики были такими, какими они были в мое время, скорость, с которой их незаменимые вещи безвозвратно терялись или ломались, была бы тревожной.

Холедж рассмеялся и признался, что тот, который он нес домой, был уже четвертым, который он купил для своего мальчика в течение месяца. Он согласился со мной, что трудно представить, как мальчик сможет расти в условиях такого жесткого контроля, но его жена, да и все дамы в целом, настаивали на том, что применение фонографа для управления семьей – величайшее изобретение века.

Тогда я задал вопрос, который неоднократно приходил мне в голову в тот день:

– Что стало с типографиями?

– Естественно, – ответил Холедж, – им пришлось нелегко. Однако некоторые категории книг все еще печатаются и, вероятно, будут печататься еще некоторое время, хотя чтение, как и письмо, становится все более редким делом.

– Вы хотите сказать, что в ваших школах не учат чтению и письму? – воскликнул я.

– О, да, их все еще преподают, но поскольку ученикам они мало нужны после окончания школы, да и вообще в школе, если уж на то пошло, так как все учебники фонографические, они обычно сохраняют полученные знания примерно так же долго, как выпускник колледжа свой греческий. Уже сейчас идет активное движение за то, чтобы полностью исключить чтение и письмо из школьного курса, но, вероятно, в настоящее время будет достигнут компромисс, заменив их стенографией или фонетической системой, основанной на прямой интерпретации звуковых волн. Это, конечно, единственный логичный метод визуальной интерпретации звука. Студентам и научным работникам, однако, всегда будет необходимо понимать, как читать печатную информацию, поскольку большая часть старой литературы, вероятно, никогда не будет переведена на фонографию.

– Но, – сказал я, – я заметил, что вы все еще используете печатные фразы, как надписи, названия и так далее.

– Так и есть, – ответил Холедж, – но фонографические заменители могут быть легко придуманы в этих случаях, и, несомненно, скоро их придется использовать в связи с растущим числом тех, кто не умеет читать.

– Правильно ли я вас понял, – спросил я, – что учебники в ваших школах даже фонографические?

– Конечно, – ответил Холедж. – наши дети учатся по фонографам, читают под фонографы и проходят экзамены по фонографам.

– Благослови меня Господь! – воскликнул я.

– Конечно, – ответил Холедж, – но удивляться тут нечему. Люди учатся и запоминают благодаря звуковым впечатлениям, а не зрительным, вот и все. Печатник,