В десять часов из штаба пришло приказание отбиться во что бы то ни стало… Собрали людей, и в полдень – вместо обычной молитвы – снова пошли вперед. Впереди, на кровном шелохе, мчался наш предводитель – Заурбек. Под ним убили коня, он упал, атака не удалась… Кабардинская лава откатилась к исходному пункту. А тем временем коммунисты наседали с фланга, они подвезли артиллерию, всему пятигорскому фронту грозил крах.

Наши люди, не видавшие хлеба с позавчерашнего дня, не поднимали головы кверху. Наши лошади, дымившиеся паром, тщетно обнюхивали землю, ища влагу и траву: все было сожжено немилосердным солнцем… Тогда было решено идти в последнюю – третью атаку. Последнюю потому, что на четвертую не хватило бы ни сил, ни времени. Заурбек взял заводного коня. Заурбек собрал вокруг зеленого знамени отборных людей. Заурбек передал зеленое знамя Хаджи-Таукану, мулле селения Хасанаби-куаже, и просил его прочесть зекир – эту молитву поют люди, идущие на смерть. Заурбек крикнул: «Алла!..» И все люди крикнули: «Алла!..» – и все понеслись вперед. Рядом с зеленым знаменем я видел Атажука. Его бледное лицо смотрело на двинувшегося навстречу врага… Уже между их лавой и нашей расстояние сократилось до пятисот шагов. Красные знамена коммунистов надвигались в форме серпа, которым секут не траву, а людей. Приближалась минута, когда душа человека оставляет тело, когда слепнут глаза, а рука, держащая шашку, будто сама по себе поднимается и опускается вниз, поражая что-то чужое, приводящее в ярость.

И в это мгновение перед нашей лавой пробежал заяц… Заяц перебежал дорогу тем, кто нес и ожидал смерть. Ничтожный испуганный заяц!.. Но лава остановилась… В эти секунды решалась судьба атаки. Замерли крики «Алла». Но среди нас нашелся храбрый, презревший смерть. Я увидел всадника, с шашкой, поднятой к небу, переехавшего заячий след [53]. Снова раздалось «Алла!». Кабардинцы бросились тучей, и красный серп исчез. Кто-то из тех, кто двигался сзади, остановился, слез с коня и, простирая руки, воскликнул: «Ко мне, ко мне…» На земле лежал Атажук…

В этот вечер я рассказал Заурбеку о своем сне.

– Вторым уйду я, а потом ты, – сказал Заурбек.

И так было: после Атажука ушел Заурбек. Но я не понимал: почему я увидел себя в чужой земле, на грязи, оборванным и несчастным. Теперь, после Константинополя и болгарских конюшен, я понимаю… Да будет воля Аллаха! Но неужели мои кости будут лежат вдали от кладбища, лежащего на краю нашего аула?.. Да будет воля Его…»

О Хабыж, маленький Хабыж, мой дорогой Хабыж-цуг! Вот настало время – и я, в печальном волнении, одинокий, вдали от гор, подобный птице, несущейся среди туч по черному небу, обращаю свой взор вдаль, в минувшее. Что я вижу? Передо мною вырастают горы. Я вижу твое селение, расположенное у отрогов Эльбруса, и над ним синеватый дымок. Чудится – до ноздрей моих доносится запах кизячного дыма. По пыльным дорогам возвращаются медленные стада. Вечереет, и с башни мечети слышится протяжное моление муллы. На краю аула, облокотившись на стену, сложенную из обломков скал, стоишь ты в ожидании. Ты ожидаешь меня. Ты побился об заклад, на своего коня, полукровного англичанина, взятого с пятигорского круга, что Деникин расстреляет того генерала, который оставил Кисловодск коммунистам, чтобы искупить пролитую там кровь.

И я принял спор, и генерал не был расстрелян. С улыбкой ты передал мне повод коня, имя которого – «Кавалер Эвелье» – не мог произнести ни один, рожденный в Кабарде. Тогда же я просил тебя объяснить, что значит «Эвелье», и ты не дал объяснения. В многотомных энциклопедиях, в словарях и историях я искал значение этого имени, ищу до сих пор – и тщетно. Нет никого, кто рассказал бы мне об этом кавалере, и нет тебя. Итак, мне остается признать: кто такой Кавалер Эвелье – я не знаю! Но кто бы он ни был, твой дар навсегда укрепил благодарность в моем сердце, и память о тебе – да не истребится вовеки…

Часть II

Заурбек

Глава I

У мамаши

Заурбек говорил:

– Бессмертие, сила и слава народа состоят в том, что каждый русский, кабардинец или француз считает свой народ стоящим выше себя. Что значит считать свой народ стоящим выше себя? Это значит признавать, что счастье и благо всего народа главнее счастья и блага лично моего. Это значит, что когда наступит момент выбирать между своею жизнью и жизнью народа, надо отказаться от своей жизни. В конце концов, это значит уметь умереть за свой народ с улыбкой на устах.

И еще говорил Заурбек:

– Когда-то давно, при императрице Екатерине, Пугачев пробовал сделать то, что сейчас сделал Ленин. Но ему не удалось. Как ты думаешь, почему не удалось?.. У меня вот какой ответ: Пугачева победили дворяне. В те времена государство держалось на единодушии и сплоченности дворянского сословия. Свои права и свои обязанности дворяне принимали всерьез. Когда шел вопрос о том, что дороже: жизнь ли всего дворянства в целом или жизнь отдельных представителей дворян – то, конечно, жертвовали дворянами ради дворянства… А посмотри, что делается теперь: дворяне заставили царя отречься. Одна часть дворян пошла в революцию, другая в контрреволюцию. Таким образом, дворянства нет; и старой России тоже нет.

…Тот, кто скажет, что прав Ленин, – будет не прав. Тот, кто скажет, что прав Деникин, – тоже будет не прав. Ленин защищает дело, которое невозможно. Деникин защищает дело, которого уже нет. Правы будут те, кто поймет, что русские, – отдельные русские с их (как это называется?) с их и-део-ло-гией дешевле России. И я считаю, что сейчас кабардинцы дешевле Кабарды. Поэтому, когда я иду через поле, усеянное трупами, моя совесть чиста…

И опять сказал Заурбек:

– Если бы я был образованным человеком, я написал бы трактат. Политический трактат на тему: «Политика и любовь…». Скажи, ради Аллаха, почему женщины любят безобразных мужчин? Почему главные политические герои были и бывают сволочами?.. Я не говорю, что все безобразные мужчины пользуются женским расположением. Я не говорю также, что у всех крупных политиков безобразная душа. Но все-таки присмотрись к этому делу. В любви и политике побеждает тот, кто сильнее желает. В любви – взаимности, в политике – славы. Красивый мужчина легко перейдет от одной женщины к другой, поэтому он любит небрежно. А безобразный ежеминутно готов