1.

За время своего сравнительно недолгого – каких-нибудь полтораста лет – существования классический детектив выработал неотменимые жанровые законы. Их, в сущности, всего пять – пять «должен»:

1. Убийца должен быть обнаружен.

2. Убийца должен быть на протяжении всего повествования вне подозрений и при этом находиться на переднем плане.

3. Читатель должен быть направлен по ложному следу.

4. Сыщик должен до определенного момента держать свои наблюдения при себе.

5. Автор должен держаться в тени и не подсказывать действующим лицам и читателям, кто и почему совершил убийство.

Всем этим пяти «долженствованиям» Агата Кристи следует неукоснительно.

В то же время она расширяет границы жанра. Вопреки традиции, в ее детективах убийство расследует представитель не только сильного, но и слабого пола. Изобрела писательница и новый детективный поджанр – герметичный детектив, где действие из-за «форс-мажорных» обстоятельств (снежные заносы, водные преграды, пребывание в двигающемся поезде или в летящем самолете) происходит в замкнутом пространстве, откуда нет и не может быть выхода; кто убийца – неизвестно, но искать его следует только среди находящихся в этом пространстве:

«Грек кивнул:

– В половине первого пополуночи начался снегопад, и поезд стал. С тех пор никто не мог его покинуть.

– А раз так, – заключил месье Бук, – убийца всё еще в поезде. Он среди нас!»[35]

В герметичном детективе Агаты Кристи убийца расправляется не с одним из действующих лиц, оказавшихся по воле случая в этом замкнутом пространстве, а со всеми («Десять негритят»), либо убийство совершается «коллективно». В романе «Убийство в Восточном экспрессе» убийцами-мстителями оказываются все действующие лица. Принадлежит Агате Кристи и еще одно открытие, потребовавшее, по ее собственным словам, немало усилий и ухищрений «чисто технического», как она выразилась, свойства: убийство совершает сам рассказчик и даже отчасти расследователь преступления («Убийство Роджера Экройда»). Это парадоксальное открытие, правда, сделано было задолго до Агаты Кристи и принадлежит нашему Чехову, но «Драму на охоте» она читала вряд ли, и в плагиате ее не заподозришь.

Авторы детективов не только сочиняют детективные романы и рассказы, но их и читают, даже о них пишут – делятся накопленным опытом. Агата Кристи любила читать детективы, листала энциклопедии и справочники по криминальной литературе, но никогда – если не считать отдельных замечаний в письмах и записных книжках – этот жанр не исследовала; она – практик, не теоретик. В отличие, к примеру, от Гилберта Кита Честертона, который известен не только детективными рассказами о патере Брауне, но и эссе и очерками о детективной литературе. В частности, очерком «Как пишется детективный рассказ»[36], напечатанным в газете «G.K.С. Weekly» 17 октября 1925 года, когда Агата Кристи делала на своем славном детективном поприще первые шаги.

Если бы Агата Кристи прочла «Как пишется детективный рассказ», она бы с честертоновским «литературным руководством», как назвал писатель свой очерк, во многом согласилась. С тем, например, что «суть всякого детективного произведения в простоте, а не в сложности».

«Загадка, – пишет Честертон, – может показаться сложной, в действительности же она должна быть простой.

Преступник должен быть на переднем плане – и при этом совершенно не бросаться в глаза».

В лучших детективах Кристи именно это и происходит; вспомним доктора Шеппарда из «Убийства Роджера Экройда» или судью Уоргрейва из «Десяти негритят»: и тот, и другой занимают в повествовании центральное место, но и того, и другого заподозрить в убийстве не придет в голову. Точно так же как никогда не придет в голову заподозрить в убийстве призовую лошадь в рассказе Конан Дойла «Серебряный» или обезьяну в рассказе Эдгара По «Убийство на улице Морг».

А вот мысль Честертона о том, что детективный рассказ «пишется ради момента прозрения, а вовсе не ради тех часов чтения, которые этому прозрению предшествуют», показалась бы Агате Кристи, и не только ей, весьма спорной. «Большинство неудачных детективов, – полагает Честертон, – неудачны именно потому, что они пишутся, чтобы… сбить читателя с толку». А ведь как раз эту цель – запутать читателя, повести его по ложному следу – преследует в своих книгах Агата Кристи, да и другие авторы детективов, в том числе и сам Честертон. Потребитель детективной продукции, говоря словами русского классика, «сам обманываться рад». Честертон прав: рассказ, в том числе и детективный, «пишется ради момента прозрения, его цель – не мрак, а свет»; без прозрения, «вычисления» убийцы детектив становится нелепицей, теряет смысл, – однако прозрение это должно наступить лишь на последних страницах (сценах), в конце запутанного лабиринта, по которому долгое время бредет наобум читатель или зритель; по опыту ему, читателю или зрителю, известно, пожалуй, только одно: чем больше подозрений вызывает персонаж, тем менее вероятно, что он – убийца. Бредет наобум, строит догадки – и от этого получает удовольствие. Если свет появится не в конце туннеля, читатель будет разочарован. Если он раньше времени догадается, кто убийца, не поверит рассыпанным по тексту «ложным ключам», псевдоуликам – значит, автор «недоработал». С книгами и пьесами Агаты Кристи такого не бывает. Ответ на четыре вопроса классического детектива «Кто? Почему? Когда? Как?» читатель получит только в самом конце. Финалы даже не в самых удачных ее романах непредсказуемы, порой, как в «Свидетеле обвинения», – до самых последних строк и реплик.

Оговоримся. Непредсказуемы, если считать детектив ребусом, кроссвордом, загадкой. И предсказуемы – с точки зрения морали.

«Детектив, – заметила однажды Агата Кристи, – это история погони, рассказ-нравоучение, добрая сказка, где Зло загоняют в угол, а Добро торжествует».

Но это – в литературе, в нравоучительной или в развлекательной; в жизни же добро и зло соседствуют друг с другом, далеко не всегда отличишь одно от другого, определишь, где кончается добро и начинается зло. Не этому ли учит нас соотечественник Кристи, писатель куда большего масштаба Грэм Грин, который, кстати, тоже не чурался детективного жанра, знал толк в остросюжетной прозе.