Вместе с тем читатель Агаты Кристи получает удовольствие не только от того, что вместе с нерадивым и бестолковым полицейским инспектором он безуспешно бьется над разгадкой тайны совершённого преступления, вычисляет, то и дело попадая впросак, возможные мотивы преступника. Не только от неожиданных поворотов динамичного сюжета и не менее неожиданных концовок, в чем с Агатой Кристи сравниться, пожалуй, не может никто. Дело в том, что королева детектива, в отличие от многих (большинства?) авторов криминальной литературы, умеет писать, она – талантливый, самобытный писатель со своим почерком, который не спутаешь ни с каким другим. Литературные гурманы, любители Пруста и Набокова, читать Чейза или Сименона вряд ли станут, Кристи же – читают и перечитывают. Агата Кристи – мастер не только литературы «сенсационной», как говорили в позапрошлом веке, хотя мировой известности, «всенародной» любви она добилась, конечно же, как автор в первую очередь детективов. Меж тем, ее жанровый диапазон – в отличие от Грина, она не делит свое творчество на книги «серьезные» и «развлекательные», – детективом не ограничивается. Чтобы в этом убедиться, прочитайте (перечитайте) «Неоконченный портрет», «Приезжай расскажи, как ты живешь», «Вдали весной», «Автобиографию» – книги, в которых нет ни сыщиков, ни убийц, и которые к остросюжетной прозе никак не отнесешь.

Чего стоят хотя бы зачины ее романов и рассказов! Кристи умеет одной фразой, одной репликой ввести читателя и своих героев в действие, задать нужную атмосферу всему повествованию.

«Мисс Аранделл умерла первого мая». («Немой свидетель»)

«Миссис Феррар умерла в ночь на четверг». («Убийство Роджера Экройда»)

«Чай готовила мисс Сомерс». («Зернышки в кармане»)

«Бобби Джонс положил свой мяч на метку для первого удара». («Почему не Эванс?»)

«Вот любопытно, – сказала Джойс Ламприйер. – Не очень-то хочется рассказывать эту историю». («Кровь на панели»)

«“А вы, доктор Ллойд?” – обратилась к нему мисс Хелиер». («Компаньонка»)

«У людей короткая память». («Смерть лорда Эджвера»)

«Быстро шагая по платформе, Стивен поднял воротник пальто». («Убийство на Рождество»)

«Майор Барнаби натянул сапоги, застегнул поплотнее ворот шинели и взял с полки у выхода штормовой фонарь». («Загадка Ситтафорда»)

Отличается Агата Кристи и завидным умением набросать яркий, живой, тонко подмеченный и запоминающийся портрет персонажа; этим портретом она, бывает, сознательно вводит читателя в заблуждение, ведет его по ложному следу. В результате мы начинаем с подозрением относиться к ни в чем не повинному человеку вроде Лидии Ли («Убийство на Рождество»), которая похожа на «рвущуюся вперед поджарую гончую». Или Пилар Эстравадос (она же Кончита Лопес) из того же романа, у которой «рот вдруг сделался… жестким и жадным, как бывает у ребенка или котенка; рот, который умеет утолять только свои желания и не способен на жалость». Или миссис Экройд («Убийство Роджера Экройда»), у которой «маленькие, бесцветные глазки и, как бы ни были слащавы ее слова, глазки сохраняют хитрое, расчетливое выражение». Ну как не заподозрить человека с такой внешностью, как не поддаться на этот ложный ключ!

И наоборот, проникаемся доверием и симпатией к преступнику, не верим, что убийцей может быть молодой человек с таким «обаятельным смущением», как Леонард Воул («Свидетель обвинения») или Ланс Фортескью («Зернышки в кармане»), чье обаяние «делало свое дело – люди думали о нем лучшее, а не худшее»[37]. Бывает и так, что внешность персонажа подчеркнуто бесцветна, невыразительна, ничем не запоминается, как, скажем, у Лоуренса Брауна («Скрюченный домишко»), в котором «было что-то от таинственных, бестелесных жителей потустороннего мира». Или у Карлотты Адамс («Смерть лорда Эджвера»), чьи «черты лица, совершенно лишенные косметики, как бы растворялись». Подобная «бестелесность», «растворенность» – верный знак того, что читателю стоило бы присмотреться к этому персонажу повнимательнее.

Портреты действующих лиц нередко приобретают у нее карикатурные черты – назвал же Пушкин Англию «отечеством карикатуры и пародии». У Агаты Кристи, как и у многих английских писателей, отменное, порой довольно ядовитое чувство юмора, которое словно бы оттеняет, снижает криминальный накал страстей в ее детективах; в романах Кристи, где речь идет об убийстве, всегда есть, над чем посмеяться (чего нет, к примеру, у Жоржа Сименона).

Каких только эксцентриков не встретишь на страницах ее книг. Роджер Экройд «шефствует» над крикетными матчами, а деньги он, человек не бедный, хранит в картонке из-под воротничков. Мисс Марпл каждодневно подсчитывает число паучьих пряж под карнизом. Ее с детства научили носить корсет, поэтому ходит она, как мы бы сказали, точно аршин проглотила: держится прямо, никогда не позволит себе откинуться на спинку стула. К мужскому полу великая сыщица относится со стародевическим предубеждением: мужчины, по ее мнению, «являют собой категорию, разительно отличающуюся от ее собственного пола».

Агата Кристи – превосходный карикатурист; как тут не вспомнить и Стерна, и Джейн Остен, и, конечно же, Диккенса. Когда у Каролины, сестры доктора Шеппарда («Убийство Роджера Экройда»), с присущим ей «инстинктом мангусты» дергается кончик носа, это значит, что ее что-то заинтересовало. Эмили Аранделл («Немой свидетель») обращает на себя внимание забавной несочетаемостью прямой спины с живыми манерами. У Софьи Леонидис («Скрюченный домишко») «воинственный, выдвинутый вперед подбородок» – так и ощущаешь ее необузданный нрав, жадное любопытство. Мисс Гросвенор («Зернышки в кармане») «плывет, держа перед собой поднос, будто исполняет ритуал жертвоприношения». На лице мисс Сомерс из того же романа «отпечаталось кроткое, овечье беспокойство». 27-летний герцог Мертонский («Смерть лорда Эджвера») «гораздо больше походил на болезненного молодого продавца из галантерейного магазина, чем на герцога», а мыловар в Льеже, напротив, «как две капли воды похож на крупного финансового воротилу» («Миссис Макгинти с жизнью рассталась»). Жюль и Санча, танцоры из «Красного адмирала» («Паркер Пайн, детектив»), исполняют дикий испанский танец «Сон вырожденца» – сцена гротескная, отчетливо кинематографическая. В устах Виктора Дрейка («Сверкающий цианид») «самая возмутительная мерзость выглядит невинной шалостью», а Розмари Бартон из того же романа принадлежит к той породе девушек, которые «ежедневно за завтраком ожидают от вас признания в страстной любви». Миссис же Саммерхейз, хозяйка гостиницы в Лонг-Мэдоуз («Миссис Макгинти с жизнью рассталась»), будто списана у Диккенса: «рыжеволосая, веснушчатая особа со счастливо-отрешенным выражением лица, которая всё время что-то разыскивает, отчего пребывает в состоянии тревожной озабоченности».

Бывает, ирония автора направлена на себя или на своих собратьев по перу. Ариадна Оливер, в прошлом ассистентка Паркера Пайна из романа «Карты на столе», как и ее создательница, любит играть в бридж, безмятежно грызть, сидя в ванне, яблоки, ругать театр и сочинять криминальные романы с сухопарым, долговязым финном-вегетерианцем Свеном Хьерсоном в роли сыщика. Она импульсивна, резка, всё знает наперед и превозносит женскую интуицию. В романе «Миссис Макгинти с жизнью рассталась» миссис Оливер вслед за Кристи жалуется Пуаро на театральных режиссеров, которые «берут твоих героев и заставляют их говорить то, что они бы никогда не сказали, делать то, что они никогда бы не сделали, а начинаешь возражать, слышишь: “У театра свои законы”». В отличие от Пуаро или мисс Марпл, миссис Оливер торопит события: «Дайте мне день-другой, – говорит она Пуаро, – и я принесу вам вашего убийцу на тарелочке»[38].