Ей удается передать характер человека, его привычки, образ жизни и мысли через вещи, его окружающие, ему принадлежащие; передать одушевленное через неодушевленное. Вспомним содержимое чемодана убитой поденщицы миссис Макгинти, откуда «поприветствовать Пуаро выкатились нафталиновые шарики»: поношенное длинное черное пальто… две пары туфель, завернутых в газету… гребень и расческа, далеко не новые, но чистые, выщербленное зеркало, посеребренное сзади… фарфоровая собачка, вырезка из газеты – рецепт изготовления джема из овощной мякоти… сенсационная статейка о летающих тарелках. Из этого перечня узнаёшь о человеке больше, чем из непосредственного с ним общения или из рассказа о нем, даже самого подробного.

Есть у Агаты Кристи и своя Йокнапатофа, и не одна. Это маленький, затерянный в провинции городок, который не меняется столетиями и который – вспомним Бродского – даже «присутствием на карте» не гордится. Такие городки (в иных переводах они названы деревнями, селениями и даже деревушками) писательница, вспоминая свое детство в Торки или в Илинге, описывает со смешанным чувством ностальгии и иронии, порой довольно горькой. В сущности, городок этот всегда один и тот же, как его ни назови. В Сент-Мэри-Мид, где живет мисс Марпл, или в Лонг-Бейсинге («Тайна третьей девушки»), или в Лонг-Мэдоуз («Миссис Макгинти с жизнью рассталась») жизнь течет – а лучше сказать, стоит – «монотонная, полная скуки и однообразия», один день ничем не отличается от другого – если, конечно, вдруг не убьют миссис Феррар или фабриканта вагонных колес Роджера Экройда. Лишь дерзкое преступление способно нарушить размеренно-благополучный ритм жизни заштатного городка. Но вот убийство раскрыто, и идиллия (если такое существование можно назвать идиллией) восстановлена.

Эти городки «имеют тенденцию роста в длину, абсолютно игнорируя ширину», в них, «в лавке древностей, продаются исключительно сосновые карнизы для каминов», «почта делит свое помещение с овощной лавкой», «некоторые дома выглядят лет на сто старше своего истинного возраста», а в опрятных домиках вокруг церкви живет «старая гвардия дам, стесненных в средствах».

В эти-то городки и направляется, с верным Гастингсом или без, вершить правосудие великий и непревзойденный Эркюль Пуаро – главное художественное достижение Агаты Кристи, герой давно, как и мисс Марпл, ставший в Англии, и не только в Англии, фигурой нарицательной. «У вас усы завиваются, как у Пуаро», – услышите вы в придорожном пабе. «Вы прямо как Эркюль Пуаро – всё знаете наперед!» «Вылитая мисс Марпл! Целыми днями вяжете одну и ту же шаль!»

2.

Подобно тому как Эдгар По придумал Огюста Дюпена (а заодно и заложил основы интеллектуального детектива); подобно Конан Дойлу и Сименону, «открывшим», соответственно, Шерлока Холмса и комиссара Мегрэ, – Агата Кристи открыла, изобрела Эркюля Пуаро и мисс Марпл. А верней – открывала: в каждом следующем романе с участием этих колоритных персонажей на их портреты наносится новый штрих, новая краска.

Вот более или менее полный, «собирательный» портрет «парикмахера на покое», как назвал великого и непревзойденного Эркюля Пуаро, этого гения дедукции, убийца Роджера Экройда доктор Шеппард. Зелеными глазами, мягкой, вкрадчивой походкой, важным, самодовольным видом он чем-то напоминает немолодого откормленного кота, особенно когда изучает в зеркале свои усы, которые «доводит до полного совершенства», и плавно шествует, выпятив грудь.

Он вегетерианец, но на отсутствие аппетита, как и Ниро Вульф, не жалуется; гурман, он перед завтраком всегда пьет шоколад, «увенчанный взбитыми сливками», с рогаликом или со сдобной булочкой – вообще обожает сладкое. В том числе и «сладенький» ликер «кассис» – пиво же, в отличие от полицейских инспекторов Спенса или Джеппа, да и вообще англичан, терпеть не может. Еда для него – священнодействие. «Жидкость, которую мне подают под видом кофе, – жалуется он Спенсу, – невозможно описать словами. Мой желудок чувствует себя оскорбленным. Обед, смею вам напомнить, – важнейшее кулинарное событие дня»[42]. И то сказать, к своему желудку он относится столь серьезно, что еда стала для него не только удовольствием – она «дает работу и интеллекту». Впрочем, он предпочитает более традиционные блюда, чем тот же Ниро Вульф. В отличие от американского сыщика, домоседа и чревоугодника, Пуаро едва ли едал тушенную в масле черепаху, или рубец по-кайенски у Фарамона в Париже, или колбаски-минюи.

Вегетерианец и эстет. Остановившись в доме для приезжих в Лонг-Мэдоуз, куда Пуаро приехал расследовать убийство миссис Макгинти («Миссис Макгинти с жизнью рассталась»), он, аккуратист и чистоплюй, искренне страдает от пыли на книжном шкафу, от сломанных пружин дивана, от облезлых кресел, дешевых обоев, от зиявшего дырами дешевого ковра и нелепых безделушек на каминной полке. Страдает не столько даже физически, сколько эстетически.

Вооруженных преступников Пуаро не боится – он фаталист, при этом очень заботится о своем здоровье, мнителен: «Всегда существует опасность подхватить простуду». Роман «Миссис Макгинти с жизнью рассталась» начинается с того, что Пуаро, выходя из ресторана, «поднял воротник пальто скорее из благоразумия, чем по необходимости». «В моем возрасте лучше не рисковать»[43], – не раз внушает он собеседнику, а заодно и самому себе. Да, суперменом, героем-одиночкой, выступающим, как это принято в блокбастере или вестерне, против всех, его никак не назовешь. Пуаро – натура творческая, до грязной работы он не опустится, «ползать по полу в поисках доказательств» (как сам он однажды выразился) он не станет. В этом смысле Пуаро – не чета кропотливому, деятельному Клоду Лебелю, противостоящему матерому киллеру Шакалу в одноименном романе Фредерика Форсайта. Или такому же, как и Лебель, трудяге-оперативнику Роджеру Уэсту по кличке Красавчик из «крутых» бестселлеров Джона Кризи, автора 560 (!) криминальных романов – абсолютный мировой рекорд.

Сторонится, как и его создательница, публичности, вместе с тем амбициозен, хвастлив, знает себе цену: «Таких, что не слышали об Эркюле Пуаро, – нет»… «Если я возьмусь за это дело, я дойду до конца»… «Эркюль Пуаро – не из тех, кто терпит поражение». Любит громкие фразы: «Ни самое лучшее и самое сухое шампанское, ни самая соблазнительная и златокудрая женщина не в состоянии воздействовать на выводы, к которым приходит Эркюль Пуаро». Хвастлив и очень любопытен: «Не было ничего, ни малейшего отрывка незначительной сплетни, которым бы он не интересовался» («Убийство в Месопотамии»).

Знает, вместе с тем, и свои слабые места, умеет посмотреть на себя со стороны: «Мне всегда хотелось блеснуть, сразить наповал – водится за мной такая слабость»[44]. Вот уж чего нет у его антипода, скромнейшей и незаметнейшей мисс Марпл; «блестеть», сражать наповал – не в ее обыкновении. Есть у Пуаро и еще одна слабость: бельгиец, спору нет, готов противостоять злу; но вот готов ли он, подобно Джеймсу Тайрону из «Ставки на проигрыш» Дика Фрэнсиса или адвокату Перри Мейсону из романов Эрла Стэнли Гарднера, рисковать жизнью, – поручиться нельзя.