запах дыма. Сначала озадаченно нюхает свои прокуренные пальцы, а потом начинает по очереди открывать и закрывать двери — в гостиной, в столовой, — пока не доходит до кухни.

Там ее встречает густая пелена дыма, сквозь которую уже ничего невозможно разглядеть. Духовка представляет собой настоящий ад: над ней пышет пламя высотой фута в два, не меньше, из разинутой пасти валит дым — очень много дыма, и нестерпимо воняет горелым жиром. Ни один датчик не сработал, а между тем кухня горит — это совершенно очевидно.

Милли вскрикивает, пятится назад, захлопывает дверь и на секунду застывает, парализованная ужасом. На помощь звать некогда. Если огонь сейчас же не потушить, он охватит всю кухню, а то и весь дом. Милли бежит к сушилке, хватает стопку полотенец, бросается обратно на кухню и пытается сбить пламя. Но от полотенец никакого толка: все равно что плеснуть в костер чайную ложку воды… Воды! Она бежит к раковине, увертываясь от языков огня и уже начиная кашлять.

Лихорадочно спеша, Милли мочит под краном оставшиеся полотенца. Начинает хлопать ими по духовке, по шкафам вокруг, до которых уже добрался огонь, и слышит шипение. Гаснет, кажется, гаснет! Милли подбирается ближе к духовке, и правый рукав ее полиэстерового халата мгновенно загорается. Милли так поглощена борьбой с огнем, что даже не замечает этого, пока горящая ткань не обжигает кожу.

26

Эйдин проматывает последний сингл Чёткого «Baby Baby Baby Baby Baby» и выбирает вместо него The Cramps — из песен, недавно присланных Шоном. Большую часть его любимых мелодий — резких, динамичных, яростных — ее ухо не воспринимает, но в тексты она вслушивается внимательно. Тщательно накрасив ресницы тушью Бриджид, она укладывает вещи в одолженную ей спортивную сумку Немного очков заработаешь в глазах Шона с той сумкой, которую подарила ей мама — блестящей, в золотых цепочках, прошитой ромбиками, здоровенной, как пицца. Мама, конечно, хотела как лучше, но это далеко от стиля Эйдин, как Земля от Луны.

Для всех остальных обитательниц «Фэйр» это время — пятница, четыре ноль-ноль — кульминационная точка всей недели, миг упоительной свободы от унылых школьных будней. Две соседки Эйдин по комнате, Абигейл и Фэй, те, что все время спорят, обсуждая пышность гривы или длину хвоста какой-нибудь кобылы, ушли последними: дожидались поезда в Килдэр, где будут чистить бока своим ирландским кобам или скакать через рвы и барьеры на выставочных пони. Эти их мелкие споры на самом деле довольно забавные, и, хотя Бриджид находит их тупыми, Эйдин все больше нравятся эти девушки.

Неожиданно дверь спальни распахивается и врезается в стену из шлакоблока, выкрашенную в мятный цвет.

— Урод долбаный!

Это Бриджид. Вся в слезах, она подходит к Эйдин. На ней темно-бордовые мартенсы, недавно купленные в городе, и темные непрозрачные колготки, толстые, как гостиничная скатерть. Эйдин знает, что Бриджид подвержена перепадам настроения — она способна в один миг ни с того ни с сего прийти в ярость или, наоборот, в прекрасное расположение духа, — но чтобы она плакала вот так по-девчачьи, с таким неприкрытым выражением обиды и боли на лице — это что-то новое.

— Что случилось?

Бриджид швыряет рюкзак к себе на кровать — они с Эйдин теперь спят рядом. Эйдин, по собственному опыту знающая, как легко кого-то обидеть, деликатно уговорила прежнюю соседку поменяться местами. Бриджид достает из кармана джинсов недокуренную сигарету, мятую и вонючую.

— Я уже собралась уходить, представляешь? Вещи уложила. И тут эта сука…

— Бликленд?

Бриджид кивает, засовывает окурок в рот и дрожащими от волнения пальцами шарит в карманах в поисках зажигалки. Тянется к здоровенной оконной ручке.

— Ты с ума сошла?

— Мне пофиг, — отвечает Бриджид, но все-таки подходит к двери и подпирает ее переполненной бельевой корзиной.

— Тебя исключат!

— А мне того и надо.

— Серьезно?

Бриджид прикуривает и-выпускает в холодный воздух цепочку идеально круглых колечек, хотя почти весь дым тут же летит обратно в комнату.

— Короче, я уже расписываюсь в книге, а она тычет пальцем и говорит — стоп. Я такая: «Какого хрена?» И оказывается… ты не поверишь! — Рукавом джинсовой рубашки Бриджид кое-как вытирает вновь подступившие злые слезы. — Короче, мой папашка позвонил им и сказал, что не берет меня домой. Что я наказана.

— Что?

— Что слышала. Я говорю: «Да нет, в эти выходные уже можно. Три недели уже прошло». Я же собиралась сегодня встретиться с Брайаном в «Тини-Трикл». Мне нужно домой!

Эйдин пока еще не знакома с Брайаном, новым парнем Бриджид, девятнадцатилетним разносчиком пиццы и по совместительству торговцем наркотиками. Но Бриджид ей уже все уши прожужжала о том, как ей весело с ним, когда оба под кайфом: хохочешь над всякой фигней чуть ли не до мокрых трусов, а потом, через три минуты, уже хоть убей не вспомнишь, что там было такого смешного. Эйдин все это кажется довольно глупым.

— Убери ты эту штуку. — Эйдин видит, как длинный столбик пепла на кончике сигареты опасно нависает над подоконником.

— В общем, мой папашка, урод долбаный, сказал в школе, что меня не будут забирать домой до самой Пасхи!

Пепел падает и разлетается во все стороны. Эйдин подходит, сдувает его с подоконника и думает о своем отце, который часто ее бесит, но никогда не бывает жестоким.

— Но почему?

— Наверное, чтобы никто не мешал таскать домой фотомоделей и трахаться сколько влезет.

Отец Бриджид, фотограф (Эйдин видела его на фотографии: брюнет с точеным лицом в кепке, лихо надвинутой на прищуренные глаза), и ее мать развелись, когда она была еще маленькой, и отец получил полную опеку над дочерью, как ни сомнителен он в роли опекуна.

— И у него даже не хватило смелости самому сказать мне, я должна узнавать от этой вонючей садистки!

— А позвонить ему нельзя?

— Он уже летит в Лос-Анджелес на какую-то большую тусовку. И его все равно не уговоришь. Его вообще бесполезно уговаривать.

Эйдин не может придумать, что тут сказать утешительного.

Взгляд Бриджид падает на сумку Эйдин.

— Ты сегодня с ним встречаешься?

Понимая, что ее радость еще больше расстроит Бриджид, Эйдин кивает без улыбки.

— Иди тогда. А то на автобус опоздаешь.

* * *

Город гудит. На фоне темнеющего неба и грозных дождевых туч светятся окна и витрины магазинов. Эйдин останавливается, вслушиваясь в ритмичный стук каблуков по старинным тротуарам, в раскаты смеха, обрывки разговоров, рев автобусов, скрежет тормозов, крики уличных торговцев фруктами, игрушками, поддельными дизайнерскими сумочками и зарядными устройствами для айфонов. Она