Смутный механический голос мисс Унгар привёл его в чувство.

«Мистер Коппола?», — сказала она.

«Карелла», — сказал он.

На этот раз ей удалось выразить сомнение в том, что Карелла знает своё собственное имя. «Я проконсультировалась с человеком, который работает здесь дольше меня», — сказала она, — «и на самом деле голубой на зелёном были использованы в Рождество перед тем, как я начала работать.»

«Получается, это было Рождество семь лет назад.»

«Да», — сказала мисс Унгар. «Если я начала работать здесь шесть лет назад, и если голубое на зелёном было использовано на Рождество перед тем, как я начала работать, то тогда, да, это было бы семь лет назад.»

У Кареллы возникло ощущение, что его только что назвали идиотом.

Он поблагодарил мисс Унгар за уделённое время и повесил трубку.

Семь лет назад, подумал он. Он уставился на коробку; какие бы теории ни выдвигала полиция, новая порция информации отказывалась становиться неожиданно важной.

Лаборанты, осматривавшие квартиру Амброуза Хардинга, не обязательно искали улики, которые могли бы связать его убийство с убийствами Джорджа Чеддертона и Клары Джин Хокинс. Найденные пули — одна из них оказалась вмонтирована в подоконник над раковиной, другую выковырял из черепа Хардинга помощник судмедэксперта, проводившего вскрытие, — позволили бы баллистическому отделу определить, использовался ли один и тот же пистолет во всех трёх убийствах, и этого было бы достаточно. Вместо этого они искали хоть какую-нибудь зацепку, хоть что-нибудь, что можно было бы передать детективам на местах, хоть что-нибудь, что могло бы сдвинуть дело с мёртвой точки и перевести его в область осмысленных предположений.

Уже тогда, ещё до того, как баллистический отдел представил свой отчёт о пулях, было ощущение непрерывности, граничащее с серийностью: ещё одно убийство, и телеканал наверняка продлит сериал ещё на один сезон. В таком городе, как этот, одно убийство не могло привлечь толпу; в любой день недели можно было совершить одно убийство в саду, так что: «хо-хо, что ещё нового?» Однако двух убийств, совершённых одним и тем же оружием, или даже двух убийств, совершённых в одном и том же районе города за относительно короткий промежуток времени, или двух жертв, смутно похожих друг на друга по возрасту, роду занятий или цвету волос, было достаточно, чтобы тот или иной более-менее креативный журналист города начал размышлять вслух, не появился ли на улицах ещё один сумасшедший убийца, пока полиция сидит, засунув большой палец в задницу. Но три убийства? Три убийства в течение пяти дней? Три убийства, которые, по всей вероятности, были совершены одним и тем же оружием? Три убийства трёх чернокожих, одна из которых была обитателем если не преступного мира, то, по крайней мере, мягкого и пушистого подбрюшья преступного мира, этого ночного мира сообщаемых шёпотом приглашений и незаметно выполняемых обещаний.

Ничто так не будоражило воображение публики, как убийство проститутки. Моральные праведники испытывали чувство крайнего удовлетворения: виновный был наказан если не рукой Бога, то, по крайней мере, рукой того, кто понимал, какую опасность представляет проституция в обществе, где мужчины ходят с расстёгнутыми ширинками. Для многих других — тех мужчин и женщин, которые в то или иное время заигрывали с идеей воспользоваться услугами проститутки или предоставить услуги проститутки, — это убийство стало доказательством, если таковое вообще требовалось, что в этом городе действительно существовала большая армия женщин, готовых и даже желающих обслужить любого, независимо от расы, вероисповедания, цвета кожи, пола или убеждений. То, что такая служба иногда была сопряжена с опасностью, неоспоримо подтверждалось убийством. Возмездие за грех — смерть, брат, — но, Господи, это всё равно звучало захватывающе. И для тех, кто действительно занимался сексом там и сям, здесь и там, в том или ином убогом гостиничном номере, или в мотелях с рейтингом «X» за рекой, где можно было посмотреть порнофильм, одновременно снимаясь в собственном частном фильме на водяной кровати, или в любом из массажных салонов, которые выстроились вдоль городских магистралей на севере, юге, востоке и западе, для тех, кто переступил черту, разделяющую простой секс для удовольствия и наслаждения (твоё место или моё, детка?) от секса ради наживы, секса как греха, секса как самого долгоиграющего бизнеса в истории расы (твоей расы или моей, детка?), для этих простых людей убийство проститутки тоже было увлекательным, потому что они задавались вопросом (а) убил ли её такой же парень, как они сами, или (б) убил ли её один из этих свирепого вида сутенёров в широкополых шляпах, или (в) была ли убитая девушка кем-то, кто, возможно, дал им по голове накануне вечером — через некоторое время они все выглядели одинаково. Так что да, когда убивали проститутку, возникали самые разные варианты.

Убейте обычного певца калипсо, убейте обычного менеджера по бизнесу певца калипсо, и никто не будет слишком взволнован, даже если в этих убийствах есть продолжение. Но убить проститутку? В блондинистом парике на тротуаре, ради всего святого! Юбка на заднице! Пуля в сердце и ещё две в голову! Вот это было необычно и интересно.

Так же, как и песок.

В квартире Амброуза Хардинга техники нашли песок.

«Песок», — сказал Гроссман Карелле по телефону.

«Что значит „песок“?»

«Песок, Стив.»

«Как на пляже?»

«Да, как на пляже.»

«Я очень рад это слышать», — сказал Карелла, — «особенно учитывая, что в Даймондбэке нет пляжей.»

«В Риверхеде есть несколько пляжей», — говорит Гроссман.

«Да, и много пляжей на косе Сэндс.»

«И ещё больше пляжей на Йодиных островах.»

«Сколько песка вы там нашли?», — спросил Карелла.

«Недостаточно, чтобы сделать пляж.»

«Достаточно, чтобы проложить тротуар?»

«Мизерное количество, Стив. Едва уловили его. Однако это показалось мне достаточно необычным, чтобы сообщить об этом. Песок в квартире Даймондбэка? Я бы сказал, что это необычно.»

«И интересно», — сказал Карелла.

«Необычно и интересно, да.»

«Песок», — сказал Карелла.

Если взглянуть на карту города, то можно было увидеть пять отдельных частей, некоторые из которых разделялись водными путями и соединялись, как сиамские близнецы, мостами через бедро или плечо, другие имели общие границы, которые, тем не менее, определяли политические и географические образования, а один представлял собой остров, полностью окружённый водой и — в умах и сердцах его жителей — также полностью окруженный врагами. Это был не такой параноидальный город, как Неаполь, которому принадлежит бесспорный рекорд по этому заболеванию, но, тем не менее, довольно подозрительный город, которому казалось, что все остальные города на земле желают его финансового краха только потому, что он является самым главным городом в мире. Чёртова беда такого безумного параноидального предположения заключалась в том, что оно оказалось правдой. Это был не просто город, это был основной город. С точки зрения Кареллы, если вы спрашивали, что