сети. Теперь будут рассмотрены важные перемены, происходившие в центре. Смерть Сталина в марте 1953 года повлекла за собой противостояние в верхах. В ходе этого противоборства выдвигались различные инициативы и программы политического транзита. Историки связывают их прежде всего с Л. П. Берией, Г. М. Маленковым и Н. С. Хрущевым, наиболее активными деятелями первого послесталинского периода[366]. Объединяемые под зонтичным термином «десталинизация»[367], эти нововведения и реформы все еще недостаточно изучены как с точки зрения их неодинакового проявления в разных сферах политического, социально-экономического и культурного развития (включая региональную политику), так и их разрыва/взаимосвязи с позднесталинским периодом.

Современные исследователи справедливо указывают также, что в советском политическом дискурсе понятие «десталинизации» не употреблялось, что, несомненно, отражало и пределы проводимой политики. Скрытые, а затем и открытые атаки на Сталина проходили под лозунгом критики «культа личности»[368]. Речь шла о противопоставлении единоличного правления коллективному руководству, об осуждении злоупотребления властью, особенно чрезмерного использования насилия и репрессий.

На региональном уровне сразу же после смерти Сталина мишенью для многочисленных нападок на «культ личности» были авторитарные первые секретари, которых в целом критиковали за то же, за что и в конце 1940‐х годов. После доклада Хрущева на ХХ съезде партии в начале 1956 года, где впервые публично прозвучала критика, разоблачающая сталинские злоупотребления властью, активисты и функционеры на региональных партийных заседаниях стали чаще следовать этой линии, осуждая Сталина и происходившие при нем репрессии[369]. Однако эти нападки в целом слабо сказывались на динамике региональной власти, на отборе региональных вождей и на составе местных элит[370].

Куда большее значение для региональных сетей имели два других фактора. Первым из них была кампания по наращиванию сельскохозяйственного производства в условиях острого продовольственного кризиса, унаследованного от Сталина. Она в определенной степени изменила критерии оценки деятельности местных руководителей — даже тех, кто работал в промышленных регионах. Вторым стало резкое сокращение репрессивных акций, имеющих политические мотивы, и неявный пересмотр правил политического исключения. Общее количество коммунистов, лишенных партийных билетов, резко сократилось, составив к концу 1950‐х годов примерно четверть от уровня последних лет сталинской эпохи[371]. Что касается номенклатурных работников, то после волны репрессий, связанных с делом Берии (1953), они более не подвергались политически мотивированным арестам. Лишаясь должностей по служебным основаниям, функционеры, как это часто бывало и в последние сталинские годы, не обязательно изгонялись из партии, а нередко и из номенклатуры, лишь опускаясь в ней на какое-то количество ступеней. Эта тактика проявилась уже в 1953–1954 годах, когда была предпринята масштабная перетасовка региональных партийных секретарей[372].

Конфликт и сходство двух моделей

При диктатуре террор применяется как орудие авторитарного контроля, позволяющее подавлять недовольство и вынуждать население смиряться с непопулярной политикой. Одновременно репрессии используются и для решения проблемы разделения власти. Угроза арестов и расстрелов, время от времени превращающаяся в реальность, является способом подчинения ближнего и дальнего окружения диктатора, включая региональных руководителей. В последние годы жизни Сталина применение насилия против номенклатуры было относительно ограниченным, особенно если сравнивать его с предвоенным террором. Сталин, похоже, не ощущал особых угроз со стороны выдвинутых им самим руководителей, а номенклатура, как было показано в предыдущих главах, также выработала ряд более или менее эффективных способов защиты от произвола.

После смерти Сталина такое неустойчивое равновесие было нарушено лишь в некоторой мере. Диктатора больше не было. Ряд громких репрессивных акций, в том числе «дело врачей», обличены как фальсификация. Аппарат госбезопасности подвергся некоторой чистке. Однако сам по себе ресурс насилия в виде госбезопасности, дожидавшийся того, кто станет во главе ее, сохранялся. Обеспокоенность на этот счет усугублялась неясной ситуацией с преемником Сталина, вызывавшей большую напряженность в отношениях между руководителями страны. Эти опасения проявились в июне 1953 года, когда большинство советских лидеров решились на арест, а затем и физическое уничтожение Берии.

Берия с самого начала находился в невыгодной ситуации. Поскольку в 1920‐х годах он служил в ЧК, в 1938–1945 годах возглавлял НКВД, занял пост руководителя МВД после смерти Сталина[373] и по-прежнему покровительствовал группе старших чинов госбезопасности, из всех членов Президиума ЦК именно его сильнее всего отождествляли с репрессивными учреждениями. Берия пытался развеять эти опасения, демонстрируя намерения обуздать репрессии и сократить лагерную систему[374]. Вместе с тем эти действия не могли скрыть тот очевидный факт, что группой номенклатурной поддержки Берии выступали прежде всего его подчиненные в органах госбезопасности. Для укрепления своей сети Берия инициировал существенные кадровые перестановки. 19 марта он обратился в Секретариат ЦК с предложением о замене руководителей МВД во всех 15 республиках, 12 автономных республиках, шести краях и 49 регионах РСФСР, а вскоре после этого назвал кандидатуры новых начальников управлений МВД во всех украинских и белорусских областях[375].

Опираясь на эти кадры, Берия предпринял попытки постепенного проникновения в партийный аппарат. Начал он с западных советских республик. Инструментом такого вторжения была поддержка Берией политики коренизации — широкого использования национальных языков и выдвижения национальных кадров. Основным мотивом для активизации коренизации служила необходимость улучшения условий для борьбы с партизанским движением на западе СССР. Одновременно эта политика позволяла Берии заручиться поддержкой со стороны функционеров среднего звена, включая представителей местных парторганизаций, и, как выразился Чарльз Фэрбенкс, «вести вербовку в рядах [региональной] партийной элиты и при отсутствии у него контроля над отделом партийных органов [ЦК] вскрывать номенклатуру этого отдела извне»[376].

Некоторые практические очертания этой политики стали известны благодаря скандалу во Львовской области. В число первых шагов, предпринятых Берией в Украине, входила замена министра внутренних дел республики Т. А. Строкача своим давним сотрудником П. Я. Мешиком, а также назначение новым заместителем министра С. Р. Мильштейна, одного из старейших соратников Берии на Кавказе. Прежний министр, Строкач, был поставлен во главе управления МВД по Львовской области. В апреле 1953 года Мешик запросил у Строкача сведения о национальном составе партийных организаций Львовской области. Учитывая, что в свое время для укрепления львовских парторганизаций туда были направлены коммунисты из восточных областей Украины и других союзных республик, эта информация в свете требований коренизации была весьма чувствительной[377]. Строкач забеспокоился еще сильнее, когда получил от Мешика