не позволяют правоохранительным органам вторгаться в частную жизнь людей в поисках неизвестно чего – детективы должны перечислить улики, которые ищут, чтобы получить ордер на обыск. И если они найдут что-то, не включенное в список, то должны будут запросить новый ордер, а до его получения прервать поиск и охранять территорию.

Стовал на тот момент мог перечислить немало улик, которые собирался найти в доме Брудоса: фотографии, белье, туфли, запчасти к автомобилям, медную проволоку, веревку, крюк на потолке в мастерской, подъемный блок, кожаный ремешок, вещи жертв – а возможно, даже слепки с их грудей. Брудос явно не подозревал, что его могут арестовать так скоро, и вряд ли успел избавиться от своих причудливых и страшных коллекций.

Первые два элемента «крепкого» дела уже были в наличии: косвенные доказательства и признание. Требовался третий: вещественные доказательства.

И снова Стовал вспомнил о карточке с девизом у себя на столе: «ДЛЯ ПОДТВЕРЖДЕНИЯ НАУЧНОГО ЗАКЛЮЧЕНИЯ ТРЕБУЮТСЯ НАУЧНЫЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА».

Судья окружного суда округа Марион Вал Д. Слопер выдал ордер на обыск в доме Брудоса рано утром во вторник, 3 июня. Вооружившись ордером, в сопровождении адвоката обвиняемого Дэйла Дрейка и Ларри Брудоса, брата Джерри, детективы отправились на Сентер-стрит. Ларри Брудос отпер двери, и Стовал, Фрейзер, окружной прокурор Гортмейкер и лейтенант Роберт У. Пинник из криминологической лаборатории штата с ассистентами зашли внутрь.

Внутри все сохранилось, как было. Дарси Брудос не исполнила приказание мужа – впервые за время их брака. И в руках следствия оказались кошмарные инструменты преступлений, совершенных Брудосом.

Криминалисты работали очень осторожно, медленно продвигаясь вперед по пустому жилищу. По футу за раз, и еще, и еще – когда убеждались, что ничего не пропустили. Они не могли рисковать уничтожением даже крошечной улики. Они постоянно делали фотографии, запечатлевая изначальный вид дома и мастерской.

При других обстоятельствах большинство инструментов и оборудования считалось бы совершенно обычным. При данных обстоятельствах каждый приобретал зловещее значение.

В потолке мастерской действительно имелся крюк; там же нашлись и тридцатиметровый моток веревки, и подъемный блок. Нашелся кожаный ремешок с пряжкой. Нейлоновый шнур. Запертый ящик для инструментов. Сотни ключей, в том числе связка в коричневом футляре с ключами от машин и дверных замков.

Маска и ласты для подводного плавания и устройство для перезарядки патронов. Большая коробка с женской обувью – включая кожаные лодочки на шпильках и другие туфли на каблуках, а также пару ботинок со шнуровкой на плоском ходу. Пепел в зеленом пластиковом мусорном ведре, похожий на сожженную фотопленку.

На полу мастерской лежал большой потрепанный синий ковер, казавшийся там не на своем месте. Криминалисты переместились в дом и поднялись на пыльный чердак: он пропах нагретым на солнце деревом, а на сквозняке, протянувшемся от двери, когда ее открыли, трепетала паутина.

Большая часть коллекции Джерри Брудоса хранилась на чердаке. Там было сорок пар туфель на высоких каблуках, всех размеров, от тридцать пятого до сорок первого. Белые туфли. Коричневые туфли. Красные туфли. Кожаные. Замшевые. Лаковые. С открытой пяткой. Лодочки. Все немного ношенные, принявшие форму стоп владелиц.

И конечно, целые кучи белья, наворованного Брудосом за годы его тайных рейдов, когда наваждение брало над ним верх. Они нашли пятнадцать бюстгальтеров – нарядных, из кружев и шелка, и простых, из черного нейлона, а также более утилитарные хлопковые лифчики. Размеры варьировались от 75А до 100D. Некоторые до сих пор слабо пахли духами; некоторые были свежевыстиранные.

Они обнаружили кружевные трусики и комбинации. Десятки поясов для чулок, все маленьких размеров.

Кое-где на чердаке пыль была не тронута, но в глаза сразу бросались места, где крупный мужчина устраивался, чтобы предаваться своим фантазиям и мастурбировать. Чердак служил Брудосу укрытием, чтобы вести свою тайную сексуальную жизнь.

Сам дом выглядел обыкновенным жилищем молодой семьи; детские игрушки до сих пор валялись там, где оставила их Дарси, уезжая к родителям. Кухня была аккуратная и прибранная, в холодильнике так и стояла еда. Но на столешнице криминалистам попался рулон коричневых бумажных полотенец – при анализе их состав окажется таким же, как у полотенец, которыми набили грацию на Карен Спринкер.

В гостиной Пинник провел рукой по высокой полке над камином. Нащупал какой-то предмет и снял его.

Это была металлическая отливка – точная копия женской груди. Полной и округлой, идеальной формы. Такую не вылепишь из глины.

Грудь была настоящая.

На полке нашлись и фото – Брудос в черной кружевной комбинации.

Когда дальнейший обыск в доме новых результатов не принес, криминалисты вернулись в мастерскую. Заглянули в темный угол, и увидели там на верстаке еще один слепок груди. Эта грудь была маленькой; она определенно происходила из другого источника, чем та, что попалась им в гостиной.

И тоже выглядела реальной. Человеческую плоть покрыли массой для лепки, и та приняла ее форму.

Они вскрыли шкафчик с инструментами. В нижнем отделении действительно лежали отвертки и молотки. А в верхнем – толстый пакет с фотографиями. Пинник осторожно вытащил их.

– О господи…

Детективы увидели глянцевые черно-белые снимки, фотоальбом безумца. Джен Уитни и Карен Спринкер – беспомощные в объективе похитителя.

В мастерской повисла смертельная тишина. Пинник по одной поднимал фотографии, держа их за края, чтобы не оставлять отпечатков. Мужчины смотрели на них, и им казалось, будто они посмертно вторгаются в самую интимную сферу похищенных девушек. Никто не произнес ни слова; с таким они еще никогда не сталкивались и очень надеялись больше не столкнуться.

Там была фотография обнаженной женщины, подвешенной к потолку на том самом проклятом крюке с помощью хитроумной системы блоков. Ее лицо закрывал темный капюшон. Позднее выяснится, что это тело Джен Уитни.

У них появилось доказательство в поддержку устного признания, зафиксированного Стовалом. Джен Уитни не вышла живой из машины Брудоса; она действительно умерла в ней, задушенная кожаным ремешком.

Карен Спринкер держали в этой самой мастерской. Она смотрела прямо в объектив камеры, но определить выражение ее лица было невозможно. Страх, да. Но и еще что-то: отчужденность, как будто она полностью отстранилась, как будто ее душа отлетела, оставив тело подчиняться приказам мужчины, державшего камеру.

На фотографиях она была в разной одежде. В бюстгальтере и поясе для чулок, которые ей не принадлежали. В другом бюстгальтере и поясе. Только в трусиках или только в лифчике. На ее ногах были черные лаковые лодочки на шпильках; ее собственные простые туфли валялись на синем ковре.

– Гори он в аду, – прошептал кто-то из следственной группы. – Гори он в аду.

Да, гори он в аду.

Там была папка-скоросшиватель, также