Те же звоны резать воздух свежий,

Разнося призыв церквей к земле…

Все же ей в актрисы надо было идти, а не в террористки-бухгалтерши. Но куда тогда девать всю ее взрывоопасную, как нитроглицерин — не взбалтывай, взорвется, — ненависть?

В расслабленной атмосфере праздника я даже стал воспринимать сидящих за столом не как лютых врагов и кровавых нелюдей, а как заплутавших, ожесточившихся, натворивших немало зла, но все же людей. Ибо пока в тебе живет светлый дух Рождества, ты не безнадежен. Ты все еще человек.

Впрочем, благодушие это держалось недолго. Собравшиеся постепенно начали спускаться с небес на землю, предаваться воспоминаниям о прошлом и планам на будущее. А потом пошли тосты — один велеречивее другого.

Вот поднялся Конторщик с затуманенным воспоминаниями о былом взором, сжимая рюмку крепко, как наступательную гранату.

— Мы как волчата росли в нашем дворянском приюте. Грызлись за будущее. И выгрызали его. А большевики его отняли. Выгрызенное с таким трудом. И кого мы будем грызть? Их. До последнего вздоха. Даже если зубы сточатся. Праведная ненависть — наше все. Соглашательство и слабость — наша погибель. Погибель духовная, которая страшнее физической. Рождество — символ возрождения. За Россию, которая возродится, сбросив с себя накипь большевизма!

В следующих тостах тоже привычно и витиевато проклинали проклятых большевиков, и очарование рождественской ночи ушло у меня окончательно. И снова стало тоскливо.

— Ну, с Рождеством. Чтобы наш огненный меч был карающий и безжалостный, — напоследок выдала Авдотья и добавила: — Гер э питиэ нэ сакорд па, как говорят французы. Война и жалость непримиримы.

И тут что-то щелкнуло в голове от этих иностранных слов. И возникла идея. Слабенькая такая, хиленькая ниточка появилась. Но ведь самая тонкая нить может оказаться в итоге нитью Ариадны.

Так, мне нужна новая экстренная встреча с куратором!..

Глава 31

Экстренные рандеву. Что-то зачастили мы с ними в последнее время. И наверняка это не последнее. Летят в бездну все правила конспирации, графики встреч. Нет теперь встреч по графику. Только экстренные. Хотя оно и неудивительно. Операция входит в стадию реализации.

Эх, связь, связь. Самое тонкое в работе разведчика и внедренного агента — своевременный обмен информацией с руководством и оперативное получение надлежащих инструкций. А тут всегда проблемы. Иногда просто неразрешаемые.

Впрочем, в своем городе все же решать их легче, чем в каком-нибудь Париже. Для срочных контактов у нас проработана система меток, уведомлений, почтовых ящиков. А с недавнего времени есть еще и телефоны-автоматы. Удивительная это вещь, абсолютно нивелирует расстояния, и звонить можно с любой точки города, не ломая голову, как дорваться до аппарата. Хорошее подспорье агенту. Хотя тоже не панацея. Подать условный сигнал, схватив трубку в дощатой деревянной будке, нетрудно. Но по насущным проблемам вдоволь не поговоришь — слишком много народу на проводах висит, кому наши секретики знать не только необязательно, но даже вредно для здоровья и долголетия. Так что без личной встречи не обойтись.

Правда, с телефонами-автоматами тоже загвоздка. Болтаясь вокруг Ярославского вокзала, я только с третьей попытки нашел работающий аппарат — остальные были сломаны. Никогда не понимал ненависть вандалов к телефонным будкам.

Позвонил на почтовый ящик. Произнес условленную фразу. Мне тут же ответили какую-то чепуху, которая на поверку оказалась местом и временем срочной встречи.

Может, когда-нибудь будут такие маленькие радиостанции, что в портфель влезут. Что тебе надо срочно — на кнопку нажал, и сразу с начальством связь. И начальство это тебе ответное сообщение шлет — мол, держись, помощь на подходе… Все же люблю фантастику. Хотя и трудно представить, что когда-то она станет реальностью. Но ведь станет. Когда-нибудь. Неизвестно когда…

Я посмотрел на часы. Куратор будет ждать меня через два часа на заранее присмотренной точке в Гранатовом переулке, главной достопримечательностью которого числилось здание странной организации «Американская еврейская агрономическая корпорация». Чего только не увидишь в Москве.

Времени было полно — хватит, чтобы провериться, сбросить хвост, если он есть. И еще насладиться московским суетным днем.

Я шел по белоснежной Москве. Снег все валил. В этом году погода была на редкость теплая. Где вы, рождественские морозы?

К месту встречи я пришел чуть раньше — присмотреться, разведать обстановку. В краснокирпичном американско-еврейском островерхом особняке царила пустота и не наблюдалось признаков жизни, хотя в связи с установлением дипломатических отношений с Соединенными Штатами должно все бурлить. Ладно, не они мне нужны.

Куратор появился на пять минут позже. Но, главное, появился.

— Момент теракта в Большом театре приближается, — с места в карьер кинулся я. — Результата нет. Что делать — непонятно.

— У нас еще пять дней. Потом будем принимать радикальные и жесткие меры, — сказал куратор. — Знаешь, как у медвежатников принято. Если сейф не удается вскрыть слесарным инструментом, его взрывают.

— Уничтожая содержимое.

— Как получится. Все равно выхода нет… В крайнем случае грубо, без этикета, попробуем взять врага на вашем месте обмена шифровками. У тайника.

— Обсуждали же — с наблюдением там туго, — скривился я.

— А и не надо, — куратор многообещающе улыбнулся. — Аккуратненько заложим туда взрывчатку. Тот, кто запустит в тайник руку, без руки и останется.

Уже думали мы о чем-то подобном. Но тут ряд моментов. Во-первых, слишком маленькая ниша, взрывное устройство приличное никак не запихнуть. Во-вторых, такая наша инженерно-строительная активность вполне может стать заметной. Да и смонтировать взрывчатку и не наследить трудно. В-третьих, возможно, не сам Птицеед забирает мои послания и кладет новые, а посылает кого-нибудь шустрого. Например, прикормит беспризорников, которые вечно шатаются вокруг Верблюжьей Плешки. Но вариант с взрывчаткой все же лежал у нас про запас. На тот случай, когда других не останется.

— Но вы, Александр Сергеевич, не для того меня пригласили, чтобы сыпать соль на раны по поводу нерешенных проблем и безнадежности наших усилий. У вас ведь есть идея.

— Есть одна, — согласился я. — Небольшая, хиленькая, хрупкая.

— Наконец ваш пытливый ум проснулся. Я уже отчаялся ждать.

— Вы не думали, почему у Птицееда такая перемудренная система конспирации? Явно избыточная.

— Потерпев ряд сокрушительных поражений от советской контрразведки, в том числе клюнув на наши подставные контрреволюционные организации, европейцы теперь дуют на воду, — сказал куратор. — Тем более такие волки, как наш неуловимый Птицеед.

— И все равно слишком замороченно. Я привожу Птицееду основные инструкции из центра. Это для него такой магистральный путь. Потом поступаю в его полное распоряжение. Притом его самого не вижу. При этом он как-то контролирует мою группу. Хотя вполне мог им давать