и отчаянье, когда своими глазами видел эти самые подброшенные ею проклятые непреодолимые обстоятельства. Притом часто это бывало перед сладостным моментом триумфа. Каждый такой случай был как маленькая гибель, крах сложившихся устоев. Потом обычно приходилось бежать, скрываться. И упрямо начинать все сначала.

Огромным волевым усилием он все же взял себя в руки, отодвинув прочь готовые взорвать его изнутри эмоции, вынырнув на поверхность из засасывающей пучины безнадежности и разочарования. Прочь чувства! Сейчас настала пора прямолинейной логики. А логику он всегда уважал, старался следовать ей, ибо если бы не его способность отодвигать свои противоречивые и бурные чувства в угоду ей, то сложил бы свою буйную голову давным-давно.

Итак, если поразмыслить трезво. В хранилище кто-то побывал и забрал взрывчатку. Это непреложный факт. А теперь версии. Кто именно? Чекисты? Тогда нельзя тут задерживаться ни секунды. И надо просто бежать, скрываться, откапывать тайник, где на подобный случай припасены деньги и документы. И двигать вон из города. Может, чекисты уже обыскивают правление артели. Бросить все и всех к чертовой матери.

«Бросить? Все?» На него опять нахлынули эмоции. «Да никогда!»

Его ждало уже почти смонтированное в театре взрывное устройство. Он просто обязан выпустить большой огонь на волю.

Так, опять минутка логики. Вполне возможно, все вовсе не так безнадежно, как он видит. Если взяли тайник советские компетентные органы, тогда все — это конец, финишная лента, абма и край. И у выхода со склада его с нетерпением ждут крепкие товарищи с потертыми воронеными револьверами в натруженных руках. Улизнуть от них вряд ли удастся — не для того этих псов натаскивали, чтобы они дичь упустили. Отстреливаться от них нечем — не принято у подпольщиков носить с собой огнестрельное оружие. И даже взорвать себя вместе с врагами и уйти красиво, как всегда мечтал — в очистительном огне и под победный гром, который затмит любые фанфары, не получится. Потому что из всей взрывчатки даже крупинки-пылинки не оставили. Подмели подчистую.

Почему они не организовали засаду прямо в помещении, где его так просто скрутить? И почему он, всегда внимательный и осторожный, на подходе никакого подозрительного шевеления не заметил? Или прошляпил все же?

Ну вот и проверим!

Он вышел из складского помещения. По спине текла холодная струйка пота. Ему чудилось, что на него смотрит десяток пар глаз, в том числе через прорезь прицела.

На улице его встретил резкий, как удар, порыв ветра. Потом еще один. В лицо летел перемешанный со снегом дождь. Погода сегодня будто сошла с ума. Температура резко подскочила, началась оттепель с ураганными ветрами, которые ломали деревья и срывали транспаранты со стен. Давно такого буйства стихии не было. Как будто сама природа намекала, что былой покой остался позади. Впереди ураганы и скачущая температура. И полная неопределенность — то ли катастрофа, то ли победа.

Покачиваясь под сыпящимися, как в поединке боксеров-легковесов, быстрыми и безостановочными ударами ветра, Сапер простоял пару минут. Он ждал событий.

И не произошло ничего. Более того, уже позже, как ни старался крутить и плутать по городу, так и не смог обнаружить за собой слежки. Это немножко успокоило его взведенные нервы. Да, творилось что-то непонятное, но вовсе не бесповоротное и пока не смертельное.

Напряженно прокатав все варианты в голове, все же он решил возвращаться в расположение, как называл их укрытие по старой памяти. Лучше не дергаться и попытаться самому разгадать этот ребус. Разгадка может быть совершенно банальной.

В конторе артели царила пустота. Куда-то подевались все соратники. Только пролетариат из цеха толпился у дверей, чинно здоровался, зная его как приближенного «к конторе». Рабочие спрашивали у него, когда будут хозяева — так они по старорежимной привычке именовали начальство. Вот только этой толпы тут не хватало. Сапер громко уведомил с крыльца:

— Сегодня приема не будет. Все завтра! Расходитесь, товарищи!

В «будуаре» он уселся на кушетку и замер. Полезных мыслей не было, а бесполезные роились, как мухи в деревенском сортире, но, как и от мух, пользы от них не было никакой, один смрад и беспокойство.

Когда он уже решил, что так недолго окончательно свихнуться от ожидания и неопределенности, послышался стук. Чем-то запулили в стенку деревянную дома. А потом звонкий голос прокричал требовательно и грозно:

— А ну, выходи!

Сапер вскочил на ноги, как подброшенный пружиной. И ринулся к окну.

Ясное дело, это не ОГПУ. Чекисты не кричат такими тонкими и наглыми голосами. Это был лишь мальчишка-беспризорник.

— Хозяин, тебе пакет! — заорал он, ежась и содрогаясь под ударами ветра. — На порог положил. Ты читай, а я побежал!

— Зайди в дом, пострел! Расскажи, кто тебя послал! Денежку дам!

— Не велено, — после секундного раздумья решительно отрезал пацан, видимо, имеющий на этот счет строгие указания.

И усвистел, как и не было, проныра малолетний. Прямо в мокрую непогоду.

Что за пакет? Саперу давно не присылали пакетов. Пришлось спускаться.

Конверт лежал на ступенях, придавленный увесистым камнем, чтобы не сдуло. Он был без адресата, да и без единой надписи.

Сапер вернулся в помещение. Дрожащими пальцами распечатал конверт. Почерк был явно председателя артели. А тот очень редко писал письма. Тем более людям, с которыми живет бок о бок. Значит, все же что-то экстраординарное случилось. И сердце ёкнуло в ожидании крупных неприятностей. Может, даже и покрупнее, чем пропажа тротила.

«Господин Хаецкий не тот, за кого себя выдает. Вряд ли он чекист, иначе нас бы давно взяли тепленькими и мы бы уже выплевывали зубы на допросах в подвалах Лубянки. Как я понял, он работает на немецкую разведку, цели которой далеко не схожие с нашими. Он сделал попытку перевербовать меня. Я дал согласие. Но оно носило вынужденный характер и было обманом. В эти игры с оголенными электрическими проводами я больше не играю.

Решайте сами, друзья. Работать на него или бежать. Я выбрал побег. Ведь имеется большая опасность, что нас не пощадят ни наши, ни немцы, ни ОГПУ. Мы загнаны в угол. Бежать!

Попыток найти меня не предпринимайте. Если все будет нормально, я вас сам найду. На нашем старом месте, где оставлю весточку… Ну вы понимаете, друзья…»

Да, Сапер понимал. Было у них такое потаенное старое место в Петрограде — или как он теперь, Ленинград.

«Взрывчатку и бомбы эмиссар перевез еще вчера. Он больше нам не доверяет. Имеет какие-то свои планы.

Прощайте. Или до свидания. Всегда ваш штабс-капитан Каргин, дорогие и любимые мои друзья и соратники».

У Сапера закололо сердце. Такое