неизменным — это чашка с чаем для разговора.

Дождавшись, когда я пригублю обжигающий напиток, а также успокоюсь, куратор заслушал мой доклад. Излагал я обстановку по законам драматического искусства — путем нагнетания. Поведал о событиях в переулке. О своих соображениях по проверкам. И как кульминация — новое задание.

Но заразить начальника моим паническим настроением не удалось. Он только спросил:

— За сколько Сапер соорудит эту адскую машину?

— Да за день управится, — ответил я. — Тот еще умелец. Золотые руки.

— Ну и пусть делает.

— Дефектную? Чтобы не взорвалась? — спросил я, пытаясь уловить суть предложения.

— Бракоделам у нас не место, — покачал головой Петр Петрович. — Пусть делает отличную. По всем правилам.

— Наблюдение за местом тайника?

— Так на это и рассчитано. Срисуют наше наблюдение. И тут уж тебя точно из-за угла пристрелят.

— То есть мы передаем им действующую машинку. Чтобы они взорвали наркома по военным и военно-морским делам, а также члена Политбюро и друга товарища Сталина.

— Александр Сергеевич. Я понимаю — сложное задание, постоянное нервное напряжение. Вот эмоции у вас и взяли верх над логикой.

— А что вам подсказывает ваша знаменитая логика?

— Никого они не взорвут. Большой Взрыв через две недели. И они на него ставят все. А перед этим им зачем громкие акции устраивать? Чтобы насторожить ОГПУ? Или чтобы вообще все собрания отменили? Нет. До главной акции никаких взрывов не будет.

— Ну а если?

— Какой смысл Птицееду называть данные жертвы? — продолжил скучающе куратор. — Зачем доносить свои планы до лишних лиц? Не проще ли просто заказать адскую машину в приказном порядке? Вообще, с каких пор поставщиков снарядов информируют о планах наступления?

— Хорошо, — согласился я, ощущая себя истеричным кретином. — А если потом, после Большого Взрыва, они все же используют адскую машину?

— Ну, если соберутся… Думаешь, без этой взрывающейся железяки они не найдут чем устроить фейерверк? Найдут. Единственный способ воспрепятствовать им — найти Птицееда и выявить всю его сеть.

— Не двигается у нас ничего с Птицеедом.

— Александр Сергеевич, у нас еще неделя на наблюдение и оценки. Потом переходим к крайним мерам…

Глава 30

Я был весь как на иголках. Неопределенность дышала мне в затылок смертельным холодом.

Сапер взялся за порученное дело с неизменным энтузиазмом. И, передавая мне ранним утром холщовую сумку с тяжелым округлым предметом, с гордостью произнес:

— Машинка получилась на загляденье. Так рванет, что полетят кишочки по закоулочкам.

— Благодарю за добросовестную службу на благо нашего Отечества, — только и нашелся я что сказать.

В тот же день на склоне около Воробьевых гор, рядом с изящной старинной беседкой с колоннами, я отыскал условленное место для тайника. Закинул туда посылочку. И стал ждать.

Когда обещали рвануть? Через два дня?

Время тянулось, как резиновое, стиснутое дурными ожиданиями. Подорвать Ворошилова должны были в клубе завода имени Молотова, где и собирались оборонщики. Такая небольшая репетиция Большого Взрыва.

Наконец долгожданное время приблизилось совсем вплотную. А потом и кануло за горизонт. Встреча в клубе сталелитейного завода имени Молотова прошла на общем подъеме, в теплой дружеской атмосфере. Ничего не взорвалось. Только после этого я перевел дух.

Да, куратор, как всегда, оказался прав. А я выглядел экзальтированным истериком. Которому лень включить голову, а чувства вообще включать не надо, они и так бурлят без остановки.

Нет, с таким нервозным отношением к текущим проблемам надо заканчивать. До добра это не доведет.

Между тем работа у Сапера спорилась. Он уже затащил практически всю нужную взрывчатку, разместил ее и сейчас заканчивал монтаж взрывателей. Ударник чертов. И доволен, как индийский слон в тропических зарослях. Истинный человек труда. Ему бы с таким энтузиазмом каналы копать. Хотя нет, каналы ему не светят. Только стенка.

За всеми этими страстями и опомниться не успели, как подоспел новый, 1934 год. Государственным праздником он еще не считался, народ относился к нему равнодушно, как к обычной смене дат на календаре. А последовавшее за ним Рождество праздником уже не считалось. Официально в рамках борьбы с религией его отменили в 1929 году. Но для моей террористической шайки по старой памяти оно оставалось все же одним из важнейших и теплых торжеств. Точнее, больше чем торжество, — это было воспоминание о навеки утраченном и казавшемся им сегодня райском мире с привилегиями дворянства, милостивейшим государем и поэтическими декадентскими салонами.

В «будуаре» накрыли по нынешним временам просто шикарный стол — с рыбой, икоркой и припасенной бутылкой коньяка. Разговляться не пришлось — посты здесь давно никто не соблюдал. Да и зачем поститься, когда и так с продовольствием тяжело. Кроме того, Авдотья хитро объявила, что солдатам в походе можно не поститься. А все мы именно солдаты в крестовом походе против большевизма.

На столе стояла ваза с еловой лапкой, украшенной всякой мишурой. Большую рождественскую елку ставить никак нельзя. Это будет расценено как вызов существующему порядку вещей.

За окном валил пушистый, очень красивый снег, который, казалось, стремился укрыть эту землю от всех горестей и страданий. Ночь рождественская была прекрасна и добра.

Конечно, куда лучше было встречать ее с Варей. Она, выросшая в традициях старой доброй врачебной русской интеллигенции, несмотря на новые веянья, всегда справляла этот праздник.

— В нем мы, наша Россия, — говорила она. — Тысячу лет этот день был светом в окошке для наших предков. А что изменилось?

Она открыла для меня очарование этого праздника, который, мне кажется, совершенно зря преследуют некоторые наши ортодоксы.

Но не выходит у меня встретить вместе с драгоценной женой это Рождество. Вот и встречаю его с классовыми врагами. И, как ни странно, праздник идет вполне достойно, тепло и по-доброму.

Стук серебряных столовых приборов о фарфор посуды. Изумительный вкус давно подзабытых яств. Легкие застольные разговоры.

Все дарят друг другу подарки. Мне достался старый и надежный немецкий перочинный нож, упакованный в красивую коробочку, повязанную бантом. Конечно, я не додумался найти ответные подарки, но, кажется, это никого не удивило. Все же командир, притом такой несносный жлоб. От него ничего не дождешься.

Культурная часть вечера лежала на Авдотье. И она справлялась с этим блестяще. Откуда-то достала гитару и достаточно мастерски играла на ней, пела проникновенным голосом романсы. Потом читала рождественские стихи — тоже проникновенно и искренне.

Минут годы. Станет наше время

Давней сказкой, бредом дней былых;

Мы исчезнем, как былое племя,

В длинном перечне племен земных.

Но с заутри будут звезды те же

Снег декабрьский