Шрифт:
Закладка:
Вот только во всей этой идеальной схеме было несколько недочетов.
Во-первых, бежать сломя голову верный способ свернуть себе шею по дороге и прибавить проблем к и без того внушительному вороху тех, что уже есть. Конечно, попытка свернуть шею также могла привести к срабатыванию браслета, а значит — к куда более быстрой встрече с ректором, но, как мы уже могли убедиться, толку с браслетов было немного.
Если в процессе, ты зацепишься рукой за ветку — тебе конец.
Во-вторых, мы понятия не имели, что именно схватило и утащило Илариона, где и в каком положении он сейчас находился, а следовательно и — сколько у нас времени до того, как ситуация из тревожной превратится в по-настоящему плачевную, когда спасти его будет уже нельзя. Мы не могли просто бросить его и надеяться на то, что со всем разберется кто — нибудь другой. Наблюдатель станции, ректор или даже сам император, который, готова поклясться, узнай он о произошедшем, примчится в академию за считанные секунды.
В-третьих, не все из нас вообще были в состоянии что-нибудь предпринять.
Мои ладони вспотели, а ноги одеревенели.
Надежда пребывала в шоке. Оставалось всего ничего до той точки, когда ее магия вырвется наружу, спалив все вокруг до тла. В такой ситуации от нее могло быть куда больше вреда, чем пользы, и я невероятно радовалась тому, что процессы в ее мозгу протекали так медленно.
На Евжену наслаивались все наши эмоции разом, так что ее уже просто тошнило от страха.
Платон старался не показывать этого, но я видела, как крепко он сжимал зубы каждый раз, когда его потряхивало. Он предпочитал делать вид, что скорее позволил бы Илариону провалиться под землю, чем назвал его близким другом, но в то же время он был не из тех, кто легко принимает собственную беспомощность, и этот почти смертельный удар по его самоуверенности, конечно, в будущем, очень-очень отдаленном будущем мог сослужить хорошим рычагом, что качнет весы в сторону хорошего парня, но прямо сейчас — он сбил Платона с ног.
И я не могла и не хотела смотреть на это. Я выросла с ним, я считала его своим братом, гораздо больше, чем просто каким-то книжным персонажем, с которым я была вынуждена иметь дело по нелепому стечению обстоятельств, да и как бы я могла, когда я видела его в хорошие и плохие моменты, когда он был счастлив, когда он был печален, когда он был зол.
Прямо сейчас он был разбит собственной неудачей.
Я любила его, я боялась, что что-нибудь в его голове перемкнет, и он бросится в темноту вслед за Иларионом, так что все мои инстинкты вопили о том, чтобы отослать его куда подальше.
Поэтому я приняла решение.
Решение, которое заставило бы любого человека, даже с самым минимальным багажом просмотренных фильмов, взвыть от ужаса.
— Нам нужно разделиться, — сказала я.
— Что? — отмер Платон. — Зачем?
Я глубоко вдохнула, прежде чем продолжить, мне нужно было как можно больше воздуха, чтобы выпалить то, что я собиралась разом, без риска быть прерванной.
— Мы не можем бросить Илариона. Но и кидаться за ним, никого не предупредив, тоже не лучшая идея. Поэтому кто-то должен будет отправиться на станцию и известить администрацию о произошедшем, а кто-то попытается помочь Илариону. Хотя бы понять, где он и что с ним случилось.
— Отлично, — кивнул Платон. — Я пойду за ним.
— Нет! — выкрикнула я.
— Почему нет?
В моей голове все было предельно просто, вот только вся простота испарялась при попытках это объяснить.
— Евжена не может остаться, потому что с ее способностями, — я бросила долгий взгляд туда, где она хрипела, тяжело рухнув на колени, — она будет совершенно бесполезна. Надежда тоже не может похвастаться выдающимися боевыми навыками.
К моему глубочайшему удивлению, Надежда даже не возразила.
Я ожидала, что она будет спорить, пытаться убедить, что она должна пойти за Иларионом, но она уставилась на носки своих туфель, ковыряя носком землю и спрятав руки за спиной, а лицо занавесив волосами, низко наклонив голову.
— Замечательно, — согласился Платон. — Они идут на станцию.
— После того, что произошло, тебе не кажется, что отпускать их одних не стоит? С ними должен пойти кто-то с боевой способностью.
— И это будешь ты. А мы с Лукьяном пойдем за Иларионом.
— Ты пойдешь с Евженой и Надеждой, а я-
— Да ты себя слышишь вообще?!
— Я себя прекрасно слышу! Ты никуда не пойдешь! Просто, — я задыхалась от нахлынувших эмоций, — просто посмотри на свои руки, Платон, тебя же трясет! И ты думаешь, что я отпущу тебя?! По-твоему я такой человек?!
— А как насчет меня? А? Я должен быть таким человеком что ли?!
— Пожалуйста, прекратите орать, — вклинился между нами Лукьян. — Несмотря на то, что никто почему-то не хочет поинтересоваться, хочу ли лично я тащиться за Иларионом, я вот не отказываюсь. Он мой брат, мне бы не хотелось, чтобы он бесследно где-то сгинул. И, давайте взглянем правде в лицо, толку от ваших боевых способностей при внезапной атаке, что-то около нуля. К тому же, если держаться тропы и знать, что ни к каким звукам лучше не прислушиваться и ни к каким знакам не приглядываться, все должно быть нормально.
— Вот именно!
— Я вообще-то не договорил. Раз Дафна так хочет, не вопрос, пойдем втроем. А Глинская и Рейн расскажут обо всем администрации.
— Дафна не пойдет с нами!
— Это ты никуда с нами не пойдешь!
Лукьян вздохнул, потирая лицо рукой. Он развернулся лицом к Платону, почти полностью заслонив меня от него.
— Предположим, — кивнул он. — Предположим, ты сейчас выиграешь спор и отправишь Дафну на станцию. Хочешь, я тебе скажу, какова вероятность того, что на полпути она не развернется и не рванет за нами?
Я вздрогнула от осознания того, что Лукьян так ловко разгадал, что у меня на уме. Разумеется, так я и собиралась поступить. Согласиться, а потом все равно сделать по-своему. На что вообще рассчитывал Платон? На то, что я пошлю его в неизвестность и мне будет плевать, что с ним произойдет?
Я понимала, как это эгоистично — ставить его в аналогичную ситуацию, вынуждая волноваться за меня, но по-другому я не могла. Я не могла сбежать, оставив Илариона, потому что кого за ним тогда отправлять? Одного Лукьяна?
Очень смешно.
Платон сердито поджал губы.
— Такой вероятности просто не существует, — покачал головой Лукьян.
Возразить на это было нечего, и мы все
