словно в состоянии полета. Не будем думать, на какой высоте мы летим. А то всё закончится. Ведь я в преисподней, где работает папа. Всё почти как у него на работе. Но сейчас я не хочу слишком много об этом думать.

Внезапно Альбин берет меня за руку и вкладывает в нее что-то маленькое. Я сжимаю и тут же разжимаю ладонь. На ней лежит кусочек руды. Не больше сантиметра в диаметре. Маленький, но тяжелый.

– На память.

Я рассматриваю кусочек руды.

– Это лучший подарок.

Когда спустя три часа автобус выезжает из шахты в город, я понимаю, как я устала. Как будто пробежала марафон и оставила в шахте на счастье частичку себя. Я жива. Юлия! Я жива!

46

На подходе к дому я отправляю папе свою фотографию, на которой я в каске. Без всякой подписи. А Юлии – фото, на котором мы вместе с Альбином. Я едва не прыскаю от смеха, получив от Юлии в ответ эмодзи: сердечко, звездочки и бутылку шампанского.

Спускаясь по холму, с которого мы обычно катаемся на санках, к дому, я замечаю в окне Молли. Она тут же исчезает, и вот передо мной широко распахивается дверь. Молли широко улыбается своей щербатой улыбкой.

– Ты спускалась в шахту? Ну как, это не опасно?

Я беру ее на руки и крепко обнимаю.

– Да, спускалась. И это было совсем не опасно.

– Значит, папа может и дальше там работать, – радуется Молли.

Я опускаю сестру на пол и прохожу в кухню, чтобы поделиться с мамой новостями, снимая на ходу куртку и обувь. На кухню заходит мама. Обнимает меня, а потом спрашивает:

– Почему ты не сказала, что собираешься в шахту? С кем ты спускалась?

– С одним парнем из школы.

Папа сидит за столом. Хриплым голосом он говорит: «Это хорошо». Он делает глоток кофе, и я сажусь на диван рядом с Молли. Она начинает заплетать мне косички, и я ей не препятствую. Когда Молли перебирает своими маленькими пальчиками мои волосы, поправляет их за ушами, наступает такое умиротворение.

– Я тоже хочу спуститься в шахту, – говорит она.

– Спустимся, – отвечает мама.

Она ставит на стол булочки с корицей. Я наливаю себе стакан молока.

– Гарри тоже спускался.

Об остальном я расскажу позже.

– Понятно, – говорит мама, поднимая чашку кофе.

Родители переглядываются.

– Без него у меня бы не хватило смелости, – говорю я, не глядя на папу.

– Он молодец, этот Гарри, – спокойно говорит папа.

И тут я решаю посмотреть на него.

– Но это всё было не совсем по-настоящему. Я хочу спуститься в шахту, где работаешь ты.

Папа весь светится.

– Хорошо, спустимся. Когда захочешь.

– Но сначала…

Я умолкаю. Молли хлопает глазами. Я не могу сказать, что по-прежнему боюсь провала грунта. Спуск в шахту – это только начало.

Теперь я знаю, как выглядит шахта, но провал грунта не выходит из головы. Я молчу только ради Молли. Пусть родители продолжают улыбаться.

– Сначала что? – спрашивает папа.

– Да нет, ничего. Спустимся. Скоро.

Вечером перед сном я стою в ванной с зубной щеткой. Входит папа. Он наклоняется ко мне и обнимает.

– Я так тобой горжусь.

Я не нахожу, что ответить, и папа выходит из ванной.

Сумка лежит под кроватью. Мама с папой оставили ее там.

Я выключаю свет и катаю в ладонях кусочек руды. Телефон лежит под одеялом, и я хочу лечь спать, не ставя будильник. Я смогла, я спустилась в шахту. Теперь всё получится. Я катаю кусочек руды по щеке. Он шероховат и тяжеловат для своего размера.

И тут пикает телефон. Приходит сообщение. А в нем – моя фотография, на которой я на фоне большого грузовика. Я снята в профиль. Даже не знала, что меня фотографировали.

Смело.

Альбин.

По телу бегут мурашки. Во мне всё ликует. Я почти слышу псалмы. Сажусь и накрываюсь одеялом. Он сфотографировал меня! Что ему ответить? Сижу и улыбаюсь, как дура. Набираю сообщение, перечитываю его, стираю и набираю заново. Нельзя мешкать с ответом.

«Спасибо тебе».

Я ныряю под одеяло. У меня есть самое большее десять секунд, прежде чем он уберет палец с клавиатуры. Надо подумать. Я утыкаюсь в подушку, а потом поднимаю голову. Я ему нравлюсь.

«Так, значит, во вторник – в кино?»

Мне приходит ответное сообщение, и я боюсь заглядывать в мобильный. Но я не могу не прочитать его.

«Конечно!»

47

Я просыпаюсь и сажусь в постели. Голова немного гудит, и перед глазами мелькают черные мушки. Который час? Одиннадцать минут второго. Я заснула без будильника. Но всё-таки проснулась. Снова ложусь и пытаюсь заснуть. Засыпай! Засыпай же! Но у меня не получается. Сердце начинает учащенно биться, всё чаще и чаще. Это так несправедливо. У меня ведь получилось. Я заснула без будильника. В первый раз за всё время. И на́ тебе – проснулась.

Я вспоминаю прошедший день, мне нужно сменить ход мыслей. «Не ерзай, Майя! Лежи спокойно! Не вставай! Не надо искать сумку. Думай о предстоящем походе в кино. Зайди в интернет и посмотри, какие фильмы у них в программе на этой неделе». Я пытаюсь нащупать мобильный. И через несколько минут всё случается. Но стекла на этот раз дрожат не сильно. Этой ночью всё гораздо тише. Не выпуская из рук мобильный телефон, я вцепляюсь в одеяло. Жду. Дышу. Грохот за окном не становится громче. Меня отпускает. Сейчас полярный день. Такое ощущение, что полдень. Я представляю, как мы с Юлией заходим в кабинет труда. Сирен не слышно. Никаких сигналов. В Кируне тихо. И тут я расслабляюсь. Я дышу животом.

48

Мы наблюдали, как с улицы Бромсгатан ветром принесло облако пыли. Как будто легкий туман в воздухе. Я дышу и думаю о том, что же происходит всего в сотне метров от нас. Нельзя больше открывать окна.

Приехали экскаваторы. Рабочие поставили что-то вроде деревянного забора, огородили участок. На улице Бромсгатан сносят дома. Начали со второго квартала. Жильцы отсюда выехали, и дома стоят как пустые ракушки, внутрь которых можно заглянуть через зияющие отверстия, некогда бывшие окнами. Мы с мамой проходим мимо Директорского дома – старого желтого деревянного строения, где мама с папой когда-то праздновали свадьбу. А потом на свет появилась я. Слышно, как работает строительная техника. Невозможно осознать происходящее. Некоторые мои одноклассники, которые жили на улице Бромсгатан, уже давно отсюда переехали. Снос домов