Тут и шофер обернулся – Вадим мельком увидел его сплющенный боксерский нос и раздавшиеся скулы. С таким гренадером и к сицилийской мафии в гости пожаловать нестрашно.

– Вообразите: на широко р-разрекламированном соревновании, которое должно поднять статус нашего государства, похищают обладателя шахматной короны. Какая стыдоба! Безалаберные р-русские не сумели обеспечить безопасность, у них в стране бедлам, а они туда же – со свиным р-рылом в калашный р-ряд… Да власти пойдут на любые соглашения, лишь бы не предавать это огласке.

– И вы, сеньор Арсеньев, предлагаете забиться в мышиную нору, чтобы ваши власти избежали конфуза?

– Это в ваших же интересах, сеньор Капабланка. Если вы попадете в лапы к этим мерзавцам, за вашу жизнь никто не даст и ломаного песо.

– Но если я исчезну, огласки не избежать! На турнир ходят тысячи зрителей… пф-ф, пф-ф!..

– Я все продумал. Я вас спрячу, после чего ваше место займет сотрудник органов. Подготовленный человек, который будет р-работать, в смысле играть, под прикрытием. Бандиты примут его за вас, попытаются привести в исполнение свой план, но это им не удастся. У нас говорят: «Ловля на живца».

– В таком случае… пф-ф!.. я и сам могу быть наживкой.

– Слишком р-рискованно…

– А заменять меня подсадной уткой не рискованно? Допустим, вы даже подберете человека с похожей внешностью. Но, помимо прочего, он должен уметь играть в шахматы на моем уровне! У вас в ОГПУ каждый второй – чемпион мира?

Переговоры забуксовали. Дипломат Капабланка умел контраргументировать и бросал на стол карты, которые Вадиму трудно было крыть. К тому ж на дороге в любую минуту могли показаться машины тех, кого должно было насторожить долгое отсутствие чемпиона в местах, где он на виду.

– Вы отказываетесь?

– Отказываюсь. Не поймите меня превратно, но… пф-ф, пф-ф!.. если бы гешефт, который вы мне навязываете, нашел поддержку у вашего руководства, то мы бы с вами сидели сейчас не под мостом, а у Дзержинского на Лубянке и совещались более широким кругом.

Вот же Мессинг – как с листа прочитал! Распознал, что никакое ОГПУ за Вадимом не стоит, все это авантюра частного порядка. Теперь только идти напролом.

– Вы угадали. Я сам нахожусь в р-розыске. Меня по ошибке посчитали участником заговора, поэтому я очень хочу поймать настоящих преступников.

– Вы поступаете самоотверженно… пф-ф!.. Но я не могу пойти вам навстречу. Я подписал с советской стороной соглашение, в котором указаны обязательства по участию в турнире. Чтобы отказаться от них, нужны непреодолимые обстоятельства, а я таковых не вижу. Поскольку вы действуете неофициально, у вас нет права освободить меня от условий договора.

– Да какое право! – вспыхнул Вадим, выйдя из себя. – Не хотите прятаться в нору, как мышь? Тогда сегодня-завтра окажетесь в мышеловке.

– Я игрок, сеньор Арсеньев… пф-ф, пф-ф!.. Риск – составляющая любой игры, в том числе шахмат. Кроме того, в каждой игре присутствует доля везения. Надеюсь, мне хватит его, чтобы избегнуть участи, которую вы для меня напророчили.

– Значит, нет?

– Нет. Пабло, заводи машину… Куда вас довезти?

– Я покажу. Но сперва… – Вадим высвободил руку из кармана; в ней был отбитый у террористов пистоль. – Пардон, сеньор Капабланка, но вы меня вынудили.

Он надавил на скобу, и сигара выпала из губ чемпиона. Кубинец схватился за горло, побелел. Шофер-здоровила Пабло с исказившимся креольским лицом потянулся назад, чтобы схватить русского, но тот левой рукой выдернул из пальто Капабланки короткоствольный «риверс-бульдог» и положил его вперехлест на кисть, державшую инфразвуковое оружие. Теперь водителю грозила пуля.

– Сказано тебе: трогай!

Чемпиона корежило, он хватал ртом воздух. Вадим, уже разобравшийся в конструкции пистоля, уменьшил интенсивность инфразвукового потока.

– Потерпите, сеньор… – попросил он и бросил шоферу: – А ты давай, не спи! Видишь, худо ему…

Креол, рыча подобно южноамериканскому ягуару, повернулся к рычагам и рулю, «Форд» загудел и выкатился с обочины на шоссе.

Давно Вячеслав Рудольфович Менжинский, отставной нарком финансов, а ныне – заместитель всесильного Феликса, не был так зол! Земляк своего начальника, выходец из семьи польских дворян, он обычно не позволял себе яриться в присутствии подчиненных. Но – накипело!

– Мам то в дупу! – собачился он на своем исконном. – Вы знаете, где этот ваш Арсеньев?

– Кабы вестимо было, я б с ним реченье имел. Одначе токмо сия грамота от него получена. – Александр Васильевич выложил на стол перед Менжинским лист с мелкой курописью.

– Через кого получена?

– Через господина… виноват, товарища Верлинского. Намедни принес ко мне в Главнауку и из десницы в десницу передал. – Менжинский сделал движение к телефонной трубке, но Барченко предупредил: – Уж не в узилище ли вы его упечь вознамерились? Он на равных с кумирами участвует в турнире, ни в чем предосудительном не замечен…

– А пособничество врагу народа – это, по-вашему, не предосудительно? – съязвил Вячеслав Рудольфович, не находя в себе возможности унять душевную бурю. – Мачь йего курва! Вы же осведомлены о том, в каких грехах повинен этот писатель? – Он негодующе встряхнул Вадимовой реляцией. – Подготовка террористического акта – раз. Побег из-под стражи с похищением оружия и документов – два. Убийство товарища Федько – три…

– Прошу дозволения прервать, – корректно вчинился Александр Васильевич. – Имеется ли доподлинное подтверждение, что Федько погублен Арсеньевым, а не кем-либо иным?

– Его видели в тот вечер возле «Националя». И у нас есть доказательства, что он находился в номере Федько непосредственно перед убийством.

– Какие, позвольте спросить?

– При убитом обнаружен револьвер, украденный Арсеньевым у тюремного конвоира… – начал растолковывать Менжинский, но прервался. – В чем вы меня хотите убедить? Что Арсеньев – не убийца, а херувим небесный? Рзеч неслычана!

Барченко был уравновешен, как Наполеон при Аустерлице. Слушал, прижмурившись и поглаживая портфельчик с монограммой, который не выпускал из рук.

Письмо Вадима он получил около полуночи. Верлинский позвонил ему с круглосуточного почтамта и, не уточняя деталей, спросил, можно ли зайти. Барченко частенько засиживался на работе до утра, поэтому ничего не имел против. Едва ознакомившись с посланием, он позвонил своему другу и покровителю Бокию и доложил обстановку. Бокий настоял на немедленной аудиенции у Менжинского, который