Шрифт:
Закладка:
Потом мне уже объяснили. Было очень страшно. Потому что тогда я еще далек был от Церкви. У меня даже приятели экстрасенсы были и, в принципе, я был знаком со всей этой сферой деятельности. А теперь я знаю, что лучше за километр всех этих людей обходить — тех, кто находятся под воздействием этой злой силы. Потому что это очень страшно.
Я понимал, что это правда, что такое может случиться с человеком, если он служит не Богу. В это я верил уже тогда, хотя ко всему относился со скепсисом.
Но у батюшки на молебнах было очевидно: это не артисты, это настоящие больные люди. Некоторые кричали. Передо мной стояла одна бесноватая женщина. Я не знаю, как это описать, хоть верьте, хоть нет — прямо под ее кожей что-то движется. Вот она стоит, я смотрю на нее в ужасе и вижу какое-то движение внутри нее — туда, сюда. Она орет, хрипит уже, упала потом. И тут стала благодарить Господа: «Господи, спасибо, что Ты есть!» Вот как. Может, это и было исцеление от беснования. Что было дальше с этой женщиной — я не знаю.
Но были и другие, совершенно невероятные встречи.
Можно сказать, что мне повезло, и я узнал удивительный случай от своей знакомой, которая была бесноватой и у отца Ипполита исцелилась. Она мне рассказывала, что помимо ее воли из нее раздавался страшный голос, который отвечал за нее. Когда она приехала в монастырь, то все слышали, как этот бес кричал: «Ноги тебе переломаю, что ты привезла меня сюда!» То есть, ей самой этого не хочется говорить, а бес вместо нее говорит. К отцу Ипполиту подошла, он спросил: «Ну что, матушка, как Вы, как молебен?» А она не успела опять свое сказать, как бес басом из нее кричит: «Твоей молитвой мне все хуже и хуже!» Ей стыдно так стало, что бес так батюшке ответил, а сделать ничего не могла. Батюшка благословил ее остаться в монастыре. Она, конечно, очень не хотела: собиралась вернуться домой, дела звали, решение разных житейских вопросов. Но все-таки испугалась за свое будущее и осталась там. Исполняла послушания, на самых тяжелых послушаниях была. Через некоторое время вся эта гадость из нее вышла. Тогда я заметил, что именно послушание — это то, что нужно для исцеления. Батюшка всех учил послушанию. Кто исполнял его благословение — получал исцеление.
Рассказываю об этом с состраданием, потому что многих привозил тяжелобольных, и батюшка вдруг скажет: «Поживите, матушка, у нас в скиту. Потрудитесь, коров подоите. Все будет хорошо». А в ответ:
«Да какие коровы, у меня там работы…» А у матушки рассеянный склероз, она все хуже, хуже. Она была очень известная журналистка. Приезжали с ней все ее друзья, знакомые, весь бомонд. И я ей говорил: «Галина, останьтесь, что вы делаете? Батюшка вас благословил». — «Я сейчас не могу, я в следующем году сто процентов приеду, в следующем году».
В следующем году я решил помочь ей приехать, взять ситуацию под контроль, но в ее жизни стали происходить одно за другим отвлекающие события, и она так и не смогла попасть. Потом ей стало хуже, она начала передвигаться с палочкой, потом с ходунками, потом перешла в коляску, а потом уже все — конец. Кто исполнял батюшкино послушание, тот и мог выздороветь.
Приезжала к батюшке семья — Макеевы. У них долгое время не было детей. Батюшка предложил им потрудиться в скиту. Они поехали, прожили там месяц с лишним, хорошо работали. Уехали в Москву. И приходит от них телеграмма: поздравьте, ждем ребенка, все хорошо. Послушание исполнили, и все по послушанию далось. Можно сказать, что это духовная учеба такая.
Со мной тоже происходила борьба. Мы ведь все любим осуждать, но больше всего я про себя говорю. Я ведь староста храма, казалось, я не могу не осуждать, в таком состоянии нахожусь круглосуточно. И мучаешься, борешься с этим.
И вот однажды приехал я в монастырь потрудиться. Была у меня возможность такая, примерно около двух недель. Было это в году 1996-м или 1997-м. Батюшка меня отправил на огород. Коля-огородник там был, он всех распределял по огородам. А я там сажал огурцы. Дал он мне огромное ведро сухих семян огурцов и сказал: «Отец, вот все это надо посадить». А я начал роптать: «Да надо бы их полить, да надо бы их прорастить…», а он в ответ: «Отец, сажай, по молитвам батюшки все будет хорошо». И все.
Надо сказать, что в монастыре постоянно живет кучка людей, которые ничего не делают. Слепые, хромые, немые, косые — как хочется назвать. Какая-то группка дядечек. Они весь день сидели и хихикали, впраздно проводили время, ели и пили что-то там под деревцами. А как трапеза начиналась, они все торопятся пищу вкушать.
Когда было мало паломников, сам батюшка ко всем обращался: «Братья и сестры, помогите, нам нужна помощь на огороде». А насто единицы, мы идем опять на огороды, а эти снова в свой уголок, там «трудиться» продолжают, винцо попивать и так далее.
И появилось у меня к ним какое-то внутреннее негодование. «Какие же они лодыри, — думаю, — а я вот хорошо тружусь». Помню, что сильная жара была тогда, зной — тяжело было. Продолжаю работать, а как поднял глаза — вижу, батюшка вдалеке стоит и на меня смотрит. И у меня такая радость в душе: ну надо же, думаю, увидел он, какой я труженик.
И с этого дня заболела у меня нога. Так сильно нарывать стала, что я ходить не смог. Пошел я к отцу Антонию. Был тогда благочинным отец Антоний, сам врач. Он мне дал специальную мазь, еще что-то, но все бесполезно. Мне все хуже. И стал я таким же, как эти друзья. После трапезы, хромая, иду на источник святителя Николая, обмываю там свою ногу, читаю акафист в надежде исцелиться. И до конца своего пребывания в монастыре я больше ничего сделать так и не смог.
Вот какое было со мной вразумление. Уверен, что это было именно так, чтобы я понял. Так быстро это все произошло: как только этих хромых, слепых, немых осудил, так и сам болезнь получил.
А когда я уезжал, батюшка мне еще и денег предложил:
— Давайте, мы вам заплатим, — говорит.
— Батюшка, да нет,
