Шрифт:
Закладка:
Тем самым, здесь, в маленьком провинциальном городе Рыльске, в мало кому известном Рыльском монастыре созидалась Русская Церковь, сохранялся народ наш, возрождалось христианство, возрождалась нравственность, потерянная в былые годы духовность. Это батюшка Ипполит своими трудами, своей безмолвной проповедью возрождал нашу матушку Россию.
Отец Ипполит никогда ни о ком не говорил плохо. Он не произносил окончательного суда, что кто-то плохой. Он не одобрял тех, кто осуждает других Это неодобрение могло относиться и к авторитетным личностям. Сам он всех называл «отцами» — и меня, и любого бомжа, который к нему приходил. Жил у нас в монастыре Стефан. Мы все звали его «отец Стефан», хотя он был обыкновенный человек без места жительства. Стефан любил рассуждать с точки зрения справедливости, закона. А батюшка говорил: «Я не люблю законников. Эти люди не моего духа». Дух отца Ипполита — дух любви, милосердия, сострадания, ведь батюшка был обиталищем Духа Святаго.
Господь осуждает фарисеев. На иврите «прушим» (т. е. отделившиеся). Почему? А ведь фарисеи были намного благочестивее, чем многие современные православные христиане. Они строго соблюдали пост, давали милостыню и усердно молились.
Но любовь Христова выше закона. И милосердие выше заповеди. Вот поэтому сигареты и чай, когда-то переданные батюшкой в тюрьму заключенному Марку, — это есть проявление этой подлинной любви.
Марк Цекоев
Половину жизни я провел в тюрьме
Сам я из Владикавказа. Родился и жил в Осетии. Были большие проблемы с законом, с наркотиками. Считай, с 1980-х годов и по 1995: пока сюда не приехал и тут с батюшкой пока не познакомился. А с девяносто пятого года уже живу здесь. Жизнь поменялась в корне. Вот. Что еще сказать?
Поначалу я был в розыске и «гастролировал». Поехал в Курск, когда-то у меня сестренка здесь училась: думаю, сойду, посмотрю. Вот на вокзале вышел, и сразу попался — и наряд милиции: «Куда? Зачем? Как?» Я первое, что в голову взбрело, говорю: «Монастырь посмотреть приехал». Они: «Какой?» А я ж не в курсе, какой монастырь. Я говорю: «Ну как какой? Монастырь какой?» Он говорит: «У нас их тут два. Коренная вот тут недалеко, а другой в Рыльске». Я ему: «Вот тот, который в Рыльске». Они мне помогли такси поймать. И вот таким образом я попал сюда. Ну, я думаю, это промысел Божий был, наверное. Да. Николай Угодник привел все-таки сюда. А к этому времени у меня оставалось жизни месяцев 3–6: так врачи говорили. Легкие как сито, кусками их выплевывал. Вот и поехал я в монастырь — «погулять». Так сюда и попал. А здесь встретил батюшку.
Первый раз увидел его — прям чудо какое-то. Я только вот в монастырь зашел с вещами, и монахи как раз с трапезной выходили с молитвой. Окутала меня волна доброты, любви — необъяснимое. Не знаю, человеколюбия что ли.
Я в шоке. Решил остаться. Тут разруха, асфальта не было. Куда попал? Из-за батюшки остался.
Встречаюсь с ним на следующий день. Он:
«Ну оставайтесь, поживите. Поживите. Оставайтесь». А на следующий день расспрашивать начал: «Ну, отец, расскажи, как ты? Кто ты? Где подвизался? Как спасался?»
А я «со своей колокольни» понимаю. Думаю, ну как: где был — где сидел; чем спасался — на что жил. Рассказываю: подвизался от Кавказа до Урала, спасался где картами, где чем. Вот так, по наивности ответил.
Но он настолько мне близок оказался, я не представлял даже. Как-то даже вопрос задал: «Батюшка, ты не в законе случайно?» Настолько он по жизни все понимал. Это было что-то нереальное, необыкновенное. И вот так остался здесь.
Я от него никуда. Хоть он и умер, а для меня это просто келью поменял, и все. Здесь он живой. Я знаю, слышит каждого из нас. Я это чувствую по себе. Слышит, помогает, подсказывает. Что еще сказать?
А сколько он песен знал арестантских, казачьих тоже… Я говорю: «Откуда ты все эти песни знаешь?» А он говорит: «Я же не всю жизнь монахом был, — говорит. — У меня соседи были, кто сидел, кто что, — время послевоенное». И он на любую историю мог стихами ответить. Любую ситуацию жизненную он мог стихами продекламировать. И всегда с улыбкой.
А легкие мне исцелил… Да. Самое что интересное — не лечился ничем.
Вот он говорит: «Поживите здесь. Поживите». Правда, в пост запрещал мне поститься. Даже отдельно готовили мне тут в трапезной. Да. Молочко заставлял пить. Прошло время — мне лучше. Лучше-лучше-лучше. Еще прошло: легкие начали зарубцовываться. И практически сейчас зарубцевались все уже. Никаких следов не осталось.
Исцеление от наркомании
По батюшкиным молитвам все получилось. А так по-всякому бывало. Расскажу, как есть.
Иду как-то на источник варить себе зелье это, чтобы никто не видел. Раз, навстречу батюшка идет: «Куда идешь?» — «Да на источник иду». — Ну иди-иди, сходи». Пошел я, сварил — не действует, ноль эмоций, вообще ничего. Думаю: что ж такое? Ладно. Следующий день — иду опять, и батюшка по пути. А я уже в другое место, в лесочек. «Куда идешь?» «Да пойду прогуляюсь». «Ну иди, прогуляйся». Опять варю — и опять ноль, ничего. Хотя знаю, что наркотик очень сильный был.
И вот я думаю: что я мучаюсь, зачем? Ну взял как-то после этого и … отказался. Осознание пришло, что не надо этого. Все это не то. Это вот такие случаи, а были и другие: всего не расскажешь.
На меня сколько жаловались: он такой, сякой, выгони его. Он: пусть живет, не трогайте. И я как-то спросил: «Батюшка, ну как ты узнаешь людей? Как? Кому монахом остаться, кому что?» «Ну у них же на лбу, — говорит, — крестик светится», — говорит.
Как старец определил Марку жену
Мы с батюшкой как-то на скамеечке сидели. Вечер, закат уже. И из ворот выходит женщина с дочкой. Батюшка и говорит: «Вон красавица русская идет. Жена твоя». А я так глянул и говорю: «Молодая, конопатая… не устраивает». В монастыре тогда другая жила: Оксана с Украины, видная девчонка. Я говорю: «Может, лучше Оксану?» «Нет. Вон ее», — говорит. Ну, а потом так получилось, что да, действительно, стала моей женой.
Сейчас два сына. Да, старшего Ипполит зовут. Это тоже батюшка предсказал. Я еще не женат был, батюшка подошел ко мне сзади и на ухо
