отвалилась – на всех надеты лифчики, пошитые чуть ли не из коленкора, художественно обрамленные ракушками. «Что это такое? – спрашивает у меня Георгий Арташесович. – И они в таком виде собираются у нас выступать? Да на них и в сельском клубе никто не придет смотреть!» – «Вчера было все нормально, – отвечаю я. – Груди у них, конечно, не как у сенегалок, но тоже смотрелись неплохо». – «Вот что, – заключил посол, – забирай министра культуры и иди объяснять ему, что так дело не пойдет». Хорошенькая задачка!

Дождались небольшого перерыва, и я под ручку отвел в сторону министра для конфиденциального разговора.

– Послу что-то не понравилось? – взволнованно спросил он.

– Да нет, все в полном порядке, единственное, что у нас вызывает вопрос – зачем девушки надели эти страшноватые лифчики?

– Да как же, – воскликнул министр, – мы же понимаем, куда едем, нам хорошо известны высокие моральные устои, которые существуют в Советском Союзе. Поэтому специально их и пошили.

– Нет, конечно, в целом вы правы, – продолжал я, – но ведь это же фольклорный ансамбль, отражающий быт и культуру многих веков. Мы это очень ценим, у нас самих артисты в подобных коллективах одеваются в наряды, которые давным-давно никто не носит. Это же историческая традиция, и все это хорошо понимают.

– Так что, лифчики можно будет снять? – с облегчением спросил гамбиец.

Больше всего этому решению, по-моему, обрадовались сами девушки – уж так их стесняло подобное облачение. Ну а гастроли гамбийского ансамбля в нескольких советских городах прошли, как рассказывали, с аншлагом. Вот такие бывают дипломатические переговоры, скажу я в заключение этой мини-эпопеи.

Однако пора возвращаться в Дакар, куда к тому времени уже подъехала чета Ровновых. Они заметно скрасили мое одинокое пребывание там. Гриша с Ольгой вернулись в Москву, а мой новый помощник Костя Кожевников, хотя и прекрасно исполнял под гитару всякую «цыганщину» и прочие любимые мною романсы, заменить их в личном общении не мог. Так что я слегка захандрил. Но вот приходит ко мне становиться на «профсоюзный» учет вновь прибывший в Сенегал собственный корреспондент газеты «Известия» Александр Иванович Ровнов. Принял я у него прикрепительный талон и, натурально, поинтересовался его биографией.

В 1966 году окончил МГИМО, арабист со знанием французского языка. Получалось, что он закончил институт на следующий год после меня. То-то мне его лицо показалось знакомым. Да и мое ему тоже. И тут нас осенило: «Мгимовские зонтики»?!

В те далекие годы в Москве с огромным успехом шел кинофильм «Шербурские зонтики»» с молодой и очаровательный Катрин Денёв. И одна из наших молодых преподавательниц предложила нам, старшекурсникам (видимо, в значительной степени бездельникам, по ее мнению), сочинить собственный, назовем это «мюзикл», к большому развлекательному вечеру, подготовленному кафедрой французского языка. Что и было сделано.

После таких трогательных воспоминаний (скупых мужских слез по щекам, правда, не размазывали) мы с Александром Ивановичем сразу прониклись взаимной симпатией. Далее у секретаря парторганизации были лишь простые вопросы: виски уважаешь? – Да хошь с содовой, хошь «стрейт», как и жена моя Ирина Павловна (в девичестве Гришкова – неоднократная чемпионка СССР в танцах на льду). – В преферанс играешь? – Да с превеликим удовольствием, как и Ирка. – Ну, чувствуется, будем дружить семьями. Так и случилось (моя, правда, состояла только из меня самого, а к ребятам вскоре подъехал их шестилетний сын Петька). Сейчас он Петр Александрович и входит в руководство информационной программы телеканала «Россия».

Жили Ровновы на первых порах в гостинице, но ужинать регулярно приходили ко мне. Ира и тогда весьма неплохо готовила, а сейчас стала признанным кулинаром. За некоторыми ее изысками, жена не даст соврать, мне не угнаться. Но все-таки на уик-энды бразды правления на кухне я брал в свои руки. Возникли у них и некоторые мелкие бытовые проблемы. Одежонку, например, постирать надо. В отеле это было не слишком сподручно. Поэтому стирали у меня. Сашка вместо «стирать» употреблял другой глагол – «енотить» (как известно, еноты разделяются на ракоедов и полоскунов).

Затем я уехал в довольно долгий отпуск – помимо положенных за службу в Африке двух месяцев, еще добавилось время, отведенное на участие в совместном совещании послов и секретарей парторганизаций. В нынешние времена за отсутствием последних такие совещания раз в два года проходят только на уровне послов. Мне в этом качестве не раз приходилось на них присутствовать. Да и после выхода в отставку меня на них регулярно приглашают – по сложившейся традиции в связи с имеющимся у меня почетным званием «Заслуженный работник дипломатической службы Российской Федерации».

После этого краткого отступления вернусь к возвращению из отпуска в Дакар. В аэропорту меня встречали Ровновы, которые категорически заявили, что мы сейчас отправляемся в их квартиру – обед уже приготовлен. Снятое Александром Ивановичем помещение в современном доме на шестнадцатом этаже разделялось официально как бы на две части: служебный офис представительства газеты «Известия» и собственная квартира его корреспондента. На самом-то деле они представляли собой единое целое: большущие совмещенные гостиную и столовую, несколько комнат (одна из которых, числившаяся якобы кабинетом, была мне отведена под спальню), просторная кухня. Были две отдельные ванные, два туалета, плюс дополнительное помещение для нужд приходящий прислуги.

Всё было прекрасно меблировано – только стены голые. Но этот недостаток декора постепенно был исправлен. Саша Ровнов был (и остается) прекрасным художником, на мой взгляд – настоящим профессионалом. Пишет и большие полотна, и изящные миниатюры. Вот и в Дакаре он сразу принялся за художественное оформление квартиры. Стоило, правда, это удовольствие весьма недешево: краски, кисти и особенно рамы с холстами. И тут помогло непредвиденное обстоятельство.

В июне 1977 года был снят со своего поста председатель президиума Верховного Совета СССР Николай Викторович Подгорный. А в посольстве висел его большой портрет масляными красками на холсте в приличной раме, который был благополучно отправлен в подвал. Узнав об этом, Саша спросил, можно ли его забрать. В итоге вместо Николая Викторовича появился «синий человек» (слегка в духе раннего Пикассо) – яркая, экспрессивная картина. В общем-то, Саша писал и более простые вещи. Как-то отметили в посольстве очередной Новый год, вернулись на квартиру, еще немного посидели и разошлись спать. Утром просыпаюсь, а на стене на большом листе ватмана висит нарисованная за ночь нашим художником роскошная, вся в игрушках елочка. Сели мы под нее, достали припасеннные шампанское и большую банку черной икры (мне из Москвы прислал Саша Трофимов) и славненько позавтракали.

Как уже упоминалось, после получения жилплощади к ребятам завезли их шестилетнего сына Петю (младшая дочка Аня осталась в Москве). Подошел сентябрь, и