– Глупец, – сказала Ауда.

С губ Хределя слетела слюна, когда он приблизился к Ауде.

– Неужели? Ему всего лишь надо было мне помочь! Вернуть моего сына!

– Диса была права. Пусть Флоки заслужит бороду.

– Эта предательница заплатит, как и её поганый хозяин! – Хредель выпрямился. – Мужи Вороньего холма! Пришло время забрать то, что принадлежит нам! Мне надоело жить под командованием женщин и под угрозами дьявола, которому они поклоняются! Этому пришёл конец! Берите оружие! Я хочу вырезать эту занозу, и, если для этого надо встать на колени и петь псалмы Пригвождённого Бога, так тому и быть! Я прошу вас, присягнувшие мне, последовать своим клятвам и служить мне!

– Дочери Ворона тебе не помогут, недоумок! – сказала Сигрун.

Хредель повернулся и с гневом уставился на старуху. В его сжатых челюстях читалось стремление к новой цели, а глаза горели праведным пылом.

– Тогда садись за веретено, где тебе самое место, бесполезная старая карга! Кто со мной? – Ярл, не оглядываясь, поднялся по тропе к Храфнхаугу.

Хоть и неохотно, большинство присягнувших ярлу людей – около семидесяти пяти человек – присоединились к Хределю, среди них были Аск и Хрут. Ауда почувствовала боль от предательства своего любовника, но ничего не сказала. Она посмотрела на Бьорна Хвита, который покачал головой.

– Я уже получил от него и больше не подниму на него оружие.

Другой Бьорн, Сварти, торжественно кивнул.

– Я обязан. Меня ведёт клятва, хоть сердце этому и противится. – Он повернулся и последовал за процессией обратно в Гаутхейм. Дочери Ворона пришли последними; младшая, Брингерд, шмыгнула носом и вытерла слёзы с глаз.

– Что нам делать? – прошептала она Гейре.

– Держаться своей веры и молиться, чтобы это безумие закончилось.

– И взяться за сталь в обратном случае, – добавила Сигрун.

Дочери вошли в изменившийся Гаутхейм. Яркое пламя лизало верхушку очага; в подставках горели факелы, а на столе стояли лампы. Люди ярла надевали боевое снаряжение, кольчуги и накидки, плащи с волчьими головами и железные шлемы. По всему залу эхом разносились лязг и скрежет сбруи. Их внезапное оживление привлеко внимание жителей деревни из низших уровней; они столпились у двери, чтобы понаблюдать за вооружением.

– Не делай этого, Хредель! – Сигрун жестом подозвала Дочь, и та взяла с подставки кольчугу. Другая несла её круглый щит, на белой грани которого был изображен чёрный ворон. Третья принесла копье и шлем с вороновым крылом. – Не заставляй меня биться с тобой!

– Слишком поздно! – ответил Хредель. Он сел на свое кресло, положив меч и ножны на колени. – Нами слишком долго управляли из тени! Сегодня это закончится! Народ, хватайте оружие! Берите вёсла и тащите кили из-под навесов! Этой ночью мы пересечём Скервик и перепишем нашу судьбу! Идите! Говорите всем! Сегодня мы будем сражаться за свободу!

– Нет, Хредель. Сегодня ты умрёшь! – Сигрун выпрямилась в полный рост. – Я, Сигрун Ворона, старшая Дочь, командир щита и копья, бросаю тебе вызов, Хредель Квельдульфсон! Сразись со мной, и пусть боги решат, кто из нас прав!

Раздались нестройные крики одобрения. Мужчины перестали вооружаться, разрываясь, как Бьорн Сварти, между клятвой верности и зовом сердца; их глаза метались от Сигрун к Хределю. Ярла словно поразил паралич. Его руки тряслись. Чтобы скрыть дрожь, он схватил свой меч за ножны и рукоять и крепко сжал его.

Однако, прежде чем он смог ответить на вызов Сигрун, из-за спин деревенских жителей, столпившихся в дверном проеме, голос проревел одно слово:

– Стоп!

Все повернулись. Толпа расступилась; вздохи и шёпот перемежались со скрежетом подкованных сапог по камню, когда Диса вошла в сердце Гаутхейма. Капризная пятнадцатилетняя девочка, которая уехала отсюда больше месяца назад, исчезла. Та, что вернулась, была вне возраста, странной и дикой, как свирепый и рычащий волк; ее худощавый торс и мускулистые конечности несли шрамы и следы от наковальни Богов. Как и Колгрима до неё, Диса прошла через огни древности и вышла по ту сторону – в её взгляде горел свет, что заставлял мужчин трепетать. Она дошла до центра зала.

– Вот наша предательница! – сказал Хредель, радуясь отвлечению. – Пришла позлорадствовать, да? Посмотреть на раздор, который вызвала, когда отказалась помогать своему народу? Вот что я скажу тебе, дитя: много же ты о себе думаешь, раз пришла одна!

– Но ты ошибаешься, – ответила Диса. – Я пришла не одна.

Из-за высокого кресла поднялась тень; мужчинам померещился развевающийся плащ, рогатый силуэт в маске. Единственный красный глаз сверкнул, когда рука с чёрными ногтями обхватила горло Хределя и откинула его голову назад. Из дверного проема зала донеслись крики.

Меч ярла упал на землю.

Ведомые Бьорном Сварти полдюжины людей ярла двинулись вперёд, клинки заскрежетали о ножны, зазвенели древки копий. Все они резко остановились, когда тень вытащила древний охотничий нож и нацелила его острием вперёд на мягкую впадину между левой ключицей и шеей Хределя. Угроза была очевидна: ещё один шаг и он отправит их ярла прямо по ледяной дороге ко вратам Хельхейма. Фигура наклонилась к ярлу и издала тихий злобный смех.

– Я слышал, ты мне угрожал, жирный идиот!

Под испуганные крики Человек в плаще стащил ярла Хределя со стула и сбросил вниз по коротким ступенькам, чтобы тот упал среди своих воинов. Бьорн Сварти помог ярлу подняться на ноги, а другой гёт принёс ему скамью, пока Гримнир пинком отбросил осколки посуды и уселся на место ярла. Диса подошла к нему и встала у подножия лестницы, справа от Гримнира.

Гримнир вонзил острие своей секиры в подлокотник кресла.

– Каждый проклятый день я хожу по окраинам Гётланда, через леса и болота, холмы и лощины, убиваю каждого встречного и оставляю их головы другим прохожим. Эти черепа рассказывают историю о диком народе, о вас, Вороньих гётах, которые заставляют ссаных шведов и вонючих норвежцев дважды подумать перед тем, как совершить набег на эту землю! Я убиваю и убиваю, и это благодарность? Ты угрожаешь мне, угрожаешь моей жрице и посылаешь вооруженную толпу нарушать древние договоры? Фо! Назови хоть одну причину, почему я не должен убить тебя на месте, Хредель Квельдульфсон!

– Если древние договоры и нарушены, то только из-за тебя! – выдавил Хредель и тяжело опустился на подставленную скамью. – Мы попросили о небольшом одолжении! О ерунде! А ты даже не потрудился узнать, жив ли будущий ярл твоего народа!

– Ты о том, что я не вернул твоего сбежавшего сына? Кто я такой, чтобы преграждать юношам путь к военной славе? Разве я притащил тебя силой, когда ты отправился совершать набеги на норвежцев против воли отца?

– Это другое, – пробормотал Хредель. Среди зрителей поднялись шепотки – теперь их насчитывалось почти три сотни, все втиснулись в стены Гаутхейма или стояли снаружи и спрашивали, что происходит внутри.