отправили в ближайший сумасшедший дом, а все проживающие по соседству говорили бы друг другу: «Да, этого следовало ожидать. Он так пил!», а я ведь, можно сказать, абсолютный трезвенник, что и вам известно. Вот в такой я оказался ситуации. Что? Забрать его обратно? О чем вы-то думаете? Нет, я сделаю другое. Я верну вам ваши деньги, за исключением тех десяти фунтов, которые я сам за него заплатил. А вы уж делайте с ним, что хотите.

В тот же день позже они вели беседу приглушенными голосами в помещении, которое столь неприятно зовется «курилкой».

– Что вам известно о нем и откуда он взялся?

– Честно говоря, мистер Диллет, мне ничего о нем не известно. Хранился он, разумеется, в чулане какого-то загородного дома… да об этом любой в состоянии догадаться. Но мне кажется, менее чем в ста милях отсюда. Где именно, понятия не имею. Это всего лишь мои предположения. Человек, который мне его достал, не входит в число моих постоянных поставщиков, и я потерял его из виду; но, по-моему, он занимается поисками именно в этом районе, это все, что я могу вам сообщить. Только знаете, мистер Диллет, меня все время мучает один вопрос. Этот старик… который подъезжал к двери… я все думаю: врач он или нет, а вы как считаете? Моя жена полагает, что врач, а я убежден, что нотариус – у него с собой были бумаги, и одна из них была свернутой.

– Согласен, – ответил мистер Диллет. – Если поразмыслить, то было завещание старика, которое следовало подписать.

– Я так и думал, – заключил мистер Читтенден, – и, по всей вероятности, по новому завещанию дети были лишены наследства, а? Так, так! Преподали мне урок. Никогда больше не буду покупать кукольных домиков и на картины не стану больше тратить деньги… а что касается отравления дедушки, у меня бы на такое духу не хватило. Живи сам и давай жить другим – вот мой девиз, который считаю не таким уж плохим.

И, преисполненный возвышенных чувств, мистер Читтенден удалился к себе. Мистер же Диллет на следующий день отправился в местный институт, где надеялся найти хоть какую-нибудь разгадку столь мучившей его тайны.

При виде длинных рядов публикаций Кентерберийского и Йоркского общества и приходских регистрационных журналов он впал в отчаяние. Среди гравюр, висевших на лестнице и в коридорах, ни одна даже не напоминала дом его ночного кошмара. Совершенно несчастный, он в конце концов добрел до заброшенной комнаты, где обнаружил покрытый пылью макет церкви в пыльном же стеклянном ящике, на котором имелась надпись:

Макет церкви Святого Стефена, Коксхэм. Подарен Дж. Миеуетером, эсквайром, поместье Илбридж, 1877. Выполнено его предком Джеймсом Миеуетером, ум. 1786.

И церковь эта чем-то напомнила ему его ужас. Он заметил на стене карту и подошел к ней. Оказалось, что поместье Илбридж находится в приходе Коксхэм. А Коксхэм, в свою очередь, являлось названием одного из приходов, регистрационный журнал которого стоял в тех рядах, которые он уже смотрел. И вскоре он нашел запись о захоронении Роджера Милфорда, 76 лет, 11 сентября 1757 года и Роджера и Элизабет Меуетеров, 9 и 7 лет, 19-го числа того же месяца. Стоило обратить внимание на эту подсказку, пусть даже и ненадежную.

И днем он отправился в Коксхэм. В восточной части северного нефа церкви находится часовня Милфордов, и на северной ее стене имеются таблички с указанием имен тех же людей. Упоминание Роджера-старшего сопровождено указанием его выдающихся качеств, а именно «отец, мировой судья, человек». Мемориальная табличка установлена его любящей дочерью Элизабет, «которая не надолго пережила своего столь заботящегося о ее благосостоянии родителя и двух своих возлюбленных детей». Эта фраза являла собой дополнение к главной надписи.

Мемориальная табличка, датируемая годом позже, возвещала о смерти Джеймса Меуетера, мужа Элизабет, «который на закате жизни практиковался, и не безуспешно, в тех искусствах, за которые, если бы он сумел продолжить свои опыты, более компетентные судьи назвали бы его британским Витрувием; но, мучимый карой Божьей, которая лишила его любящей жены и цветущих отпрысков, ушел он в рассвете лет, пребывая в изолированном, но изысканном уединении. Его благодарный племянник и наследник с набожной скорбью лишь данным кратким перечислением его достоинств в состоянии отдать ему должное».

О детях было написано более скромно. Оба они умерли ночью 12 сентября.

Мистер Диллет не сомневался, что именно в поместье Иллбридж произошла та самая драма. В одном старом альбоме для зарисовок на одной из старинных гравюр ему, однако, удалось найти подтверждение своей правоты. Но поместье Иллбридж выглядит совершенно иначе в наши дни. Оно являет собой постройку елизаветинских времен сороковых годов – красный кирпич с каменной облицовкой по углам и с орнаментом. А в четверти мили от него, в низине парка, окруженной древним ромбовидным плющом и густой рощицей, сохранились остатки площадки с террасой – она целиком заросла высокой травой. Валяются куски каменных перил и виднеются поросшие плющом и крапивой кучки обработанного камня с орнаментом в виде листьев. Кто-то сказал мистеру Диллету, что раньше тут располагался старый дом.

Когда он выехал из деревни, часы на здании поместья пробили четыре. Мистер Диллет вздрогнул и закрыл уши руками – он уже не в первый раз слышал звук этого колокола.

Ожидая приглашения с другого берега Атлантики, аккуратно упакованный кукольный дом до сих пор покоится на сеновале конюшни мистера Диллета, куда Коллинз перенес его в тот день, когда мистер Диллет отправился на побережье.

Вероятно, станут говорить, и, скорее всего, справедливо, что сей рассказ – всего лишь вариация на тему моей прежней истории под названием «Меццо-тинто». Мне остается только надеяться, что многочисленные изменения помогут сделать сей лейтмотив приемлемым.

Необычный молитвенник

I

Первую неделю января мистер Дэвидсон проводил в своем загородном поместье в полном одиночестве. Близкие родственники катались на лыжах за границей, а друзья, любезно согласившиеся их заменить, серьезно заболели, и такое стечение обстоятельств побудило его перейти к решительным действиям. Ему был крайне необходим хоть кто-нибудь, кто сжалился бы над ним.

– Но все уже нашли себе компанию, – размышлял он, – да и заботиться о самом себе мне придется всего лишь три-четыре дня, а посему я с таким же успехом могу приступить к ознакомлению с архивом Левенторпов. Отправлюсь-ка я в округу Голсфорда и изучу эти места. Надо осмотреть руины Левенторпского поместья и церковные захоронения.

Первый день его пребывания в лонгбриджской гостинице «Лебедь» был таким ненастным,