Шрифт:
Закладка:
Лето 1916 года. Белоруссия
Вольноопределяющийся Борис Копейкин пришел в прифронтовую лавку за продуктами. Но под нарядной вывеской «Лавка Всероссийского Земского союза» красовалась закрытая дверь с огромным амбарным замком. Рядом уже пристроилась очередь, и кучками толпились солдаты разных частей. Настроение у всех было недовольно-воинственное. Проходя мимо, Копейкин слышал обрывки разговоров:
– …Мы, значит, тута вшей кормим, а они там жиреют…
– …Кровь проливаем…
– …Кому война, а кому мать родна…
– …Махорка вся вышла, хоть бурьян кури…
Копейкин, покрутившись в поисках конца очереди, спросил:
– Кто, братцы, тут крайний?
Ему тут же ответил сидевший на пустой бочке молодой пехотинец-балагур, уже собравший вокруг себя кружок из нескольких солдат:
– А вам, господин хороший, в лавочку или ваще? Если ваще, то мы тута все крайние. Так, братцы? – он оглянулся на остальных, ожидая реакции. – Навесили на нас господа тую войну, чтобы им повылазило, вот теперя мы и крайние, крайнее некуда.
– Мне в лавочку, – смущенно сказал Копейкин.
– А вона там поспрошайте, – ответил балагур, тут же утратив к вольноперу интерес, и повернулся к солдатам. – А слыхали, что царица-то учудила? Приходит она эдак утречком к нашему царю-батюшке, да и говорит: знаю, царь-батюшка, как нам теперя воевать, мне всю маневру Гришка Распутин показал…
Солдаты захохотали. Копейкин, морщась, перешел на другую сторону очереди. Там хмуро разговаривали вполголоса два солдата с санитарными повязками на рукавах.
– Проворовался Иванюхин, который из интендантского. Во как.
– Расстреляли, что ль?
– Вздернули.
В разговор вмешался маленький конопатый сапер:
– Их тама всех ужо вздернуть пора. Всех господ офицеров… – он покосился на Копейкина и уточнил: – Повыше прапорщика.
– Ты че, паря? А воевать-то как без офицеров?
– А че? – шмыгнул носом конопатый. – Как-нибудь да повоюем. Вона господина вольнопера поставим командиром, пущай командует. А? – он подмигнул Копейкину. – Да ладно, не пужайся, ваш-бродь, я же шутейно…
Тем временем пехотинец-балагур уже организовал небольшой митинг. Он влез на свою бочку и, резко взмахивая кулаком, кричал:
….А кому она нужна, тот пусть и воюет. А мы навоевалися! Будя! Попили нашей кровушки!
Каждая его фраза сопровождалась согласным гудением и одобрительными солдатскими выкриками.
– Точно!
– Мочи нету!
– Пора замиряться и идти домой! Пока вы тута в окопах гниете, на деревне всю землю разобрали! – оратор перевел дыхание и выкрикнул: – Товарищи!
У дверей лавки появилась земсоюзовская «сестрица»:
– Здравствуйте, защитники Отечества!
– Здорово, сестричка! – солдаты, забыв про митинг, тут же устремились обратно в очередь.
Балагур остался один на бочке. Помедлив, слез и тоже пристроился в очередь.
– Что за шум, а драки нету? – весело спросила «сестрица», отпирая лавку.
– Да что ты, хорошая наша! Так, пошумели чутка… со скуки…
– Ишь, со скуки. Прям подождать пять минут не можете. Нетерпеж какой!
– А давай я тебе помогу, красавица! – подскочил конопатый сапер. – Махорку-то завезли, не знаешь?
– Завезли…
Очередь обрадованно зашумела. Копейкин услышал сзади какую-то возню и оглянулся. Офицер и два солдата в жандармских мундирах вынимали из очереди балагура.
– Братцы, да вы что? – вырывался он. – Да за что? Это же беззаконие, братцы!
– Вона, дошутковался, – с опаской пробормотал кто-то.
Балагур, которого уже волоком тащили жандармы, подгибал ноги и немузыкально орал: «Боже, царя храни! Сильный, державный…»
Кто-то подтолкнул замешкавшегося Копейкина в спину:
– Ну, че встал-то? Чай, не в окопе…
В то время как Северный фронт генерала Куропаткина и Западный фронт генерала Эверта выжидали, не двигаясь с места, на Юго-Западном, брусиловские войска втягивались в новое большое сражение. Неприятель, оправившись после сокрушительного удара, подтянул резервы – свыше 30 дивизий. Поэтому бои за город Ковель, превращенный противником в настоящую крепость, оказались необыкновенно тяжелыми и кровопролитными. Взять Ковель так и не удалось.
Огромные потери понесла недавно сформированная Особая армия генерала Безобразова. Особой ее назвали, чтобы не присваивать несчастливый 13-й номер. Она состояла в основном из гвардейских частей. Гвардейцы – краса и гордость русской армии – воевали отчаянно, с полным презрением к смерти и гибли в лобовых атаках в полный рост. Когда генерал Каледин узнал об этом, он воскликнул: «Нельзя же так безумно жертвовать людьми, и какими людьми!»
В это время во Франции продолжал действия Русский экспедиционный корпус.
Лето 1916 года. Франция
Пулеметчик Родион Малиновский, сидя в окопе, учил по словарику французские слова.
– Villanelle – народная песня. Ville – город. Villégiaturer – жить на курорте.
– Во-во, – засмеялся сидящий рядом пулеметчик с забинтованной головой. – Самый тут у нас курорт, живи да радуйся…
Рядом разорвался снаряд. Стало дымно, посыпалась меловая пыль.
– Тьфу, зараза! – отплевывался Родион. – Только словарик добыл…
– Да уж, нынче не до всяких там «моншер-амур-сильвупле»… – заметил пулеметчик. – Того и гляди…
– Немцы! – закричали справа. Солдаты заняли позиции у пулеметов. Малиновский, увидев в дыму у проволочных заграждений смутные силуэты, открыл огонь. Артиллерийский обстрел усиливался с каждой минутой. Немецкая пехота надвигалась уже с обоих флангов. Сзади тоже слышались выстрелы.
– Окружены! – заорал кто-то в панике. – Мы окружены!!
– Занять круговую оборону! – скомандовал Родион.
Впереди дым немного рассеялся, и Малиновский увидел, что несколько немцев подобрались совсем близко и уже преодолели проволочное заграждение.
– Гранаты! – не раздумывая, закричал Родион. – Двое за мной! Прикройте нас!
Втроем они выбрались из окопа со связками гранат, по-пластунски подползли поближе к заграждению.
– Давай! – Родион первым бросил свою связку и уткнулся в землю. После нескольких взрывов поднял голову; у проволоки в дыму виднелись лежащие тела. Малиновский с солдатами вернулись в окоп, никого даже не задело. Заняли свои позиции. Родион приготовился стрелять. Внезапно слева зарокотало прерывистое «Ур-р-ра!».
– Наши!
В окоп спрыгивали русские пехотинцы:
– Целы? А мы-то уж по вам поминки собрались справлять!
– Рано еще, – ответил за всех Родион, – поминки справлять.
Щурясь, он смотрел туда, где у проволочного заграждения лежали тела убитых ими немцев. Один был еще жив. Он странно перебирал ногами, как будто пытался куда-то бежать, и хрипло говорил:
– Schreiben Sie meiner Mutter… meiner Mutter… dass ihr Sohn für Deutschland ehrlich gestorben ist…[45]
Он дернулся и затих.
– Чего он все «мутер», «мутер»? – спросил пулеметчик.
Малиновский, помолчав, ответил:
– Мамку перед смертью звал.
Одновременно с брусиловским наступлением Антанта планировала грандиозную операцию во Франции – глубокий прорыв на участке фронта протяженностью в 70 километров. Масштабы материальной подготовки этого наступления были колоссальны. Для подвоза на фронт миллионов снарядов строили специальные железные дороги. Собрали сотни самолетов. Немцев хотели смешать с землей в прямом смысле слова.
