с его бывшим начальником. Барминский, которого предварительно хорошенько обработали, тотчас подтвердил свою и его связь с немецкой разведкой: «В 1933 г., в период моего длительного пребывания во Владивостоке, я через Винтера-Кесельмана А. А. передал один пакет со шпионскими материалами в немецкое консульство во Владивостоке – консулу С. Кастнеру».

Однако Винтер стоял на своем, повторял, что «Барминский говорит неправду» и никаких пакетов в немецкое консульство он, Винтер, не передавал. Тогда Барминского увели, а с несговорчивым арестантом «поговорили», как надо, то есть избивали и истязали. Хабаровские чекисты умели это делать не хуже, чем их коллеги в Киеве, Москве или других городах и населенных пунктах СССР. Документальные свидетельства приводит в своей книге «Дело краевого масштаба» Александр Сутурин. Вот одно из них:

Юрисконсульт Николай Евгеньевич Дулебов просидел в тюрьме на улице Знаменщикова 13 месяцев. На допросы возили его в “дом смерти” на Волочаевской. Там его били и приказывали признаваться в несуществующих преступлениях против Советской власти, шпионаже, вредительстве и диверсиях. Давали бумагу, ручку, ставили столик с хорошей едой и предлагали: “Сознаешься во всем, в чем обвиняешься, то все съешь”. Он вначале сопротивлялся. Ему не в чем было признаваться. Он никаких преступлений ни против народа, ни против Сталина не совершал. На третий или четвертый день его начали бить. Ставили в угол, а противоположный конец занимал следователь с массивным мраморным пресс-папье в руках. Он разбегался и изо всех сил бил Дулебова в сердце, и тот падал замертво на бетонный пол. Через некоторое время, если не начинал говорить, металлическими браслетами скрепляли руки за спиной и подвешивали к потолку… Николай Евгеньевич, страдавший болезнью сердца, почувствовал, что так можно и умереть, и решил “разоружиться” – дать требуемые следователями показания: ведь все равно забьют.

Дулебов выжил, Винтер – нет. И поэтому не смог рассказать, как его пытали, выбивали признания.

Заключенные оговаривали себя и других тогда не только из-за боли и невероятных мучений. Сутурин приводит мнение ученого Льва Финка, который тоже был репрессирован, прошел через изуверские пытки и считал, что главной причиной «неспособности противостоять палачам было чувство психической опустошенности, пугающего ощущения своего одиночества в этом мире, который внезапно оказался страшным. Растерявшиеся люди не могли понять: среди своих – и враги. Нередко жестоко истязали палачи, которых арестованные хорошо знали, даже когда-то водили дружбу».

Когда допрос Винтера продолжили (в протоколе специально указали: «Допрос продолжается»), он уже давал правильные показания, четко и складно, говорил именно то, что ему подсказывали чекисты.

Из протокола допроса арестованного Кессельмана-Винтера, бывшего директора группы Одесской кинофабрики от 8 февраля 1938 года

Допрос продолжается

Вопрос: Вы настаиваете на своих показаниях, что никаких шпионских материалов не передавали в немецкое консульство во Владивостоке?

Ответ: Нет, не настаиваю. Вынужден признать, что я действительно в начале 1933 года, будучи вместе с Барминским во Владивостоке, по его, Барминского, поручению передал один пакет со шпионскими материалами неизвестному мне человеку, с которым по указанию Барминского встретился в г. Владивостоке, на Ленинской ул., за универмагом, что вблизи немецкого консульства. Когда я явился в условленное место вечером, незнакомый человек держал в руке журнал, не помню, «Ниву» или «Огонек». Подойдя к нему, согласно указанию Барминского, я ему сказал, что “я от Сергея”, на что он ответил: “Сергея Арсентьевича?”, после чего я передал полученный от Барминского пакет. Пакет со шпионскими материалами был предназначен для немецкого консула Кастнера. Содержание материалов я не знаю, я их не читал и Барминский мне о них не говорил. Кроме этого случая, больше никаких материалов я в немецкое консульство не передавал.

Готовя обвинительное заключение, чекисты-дальневосточники постарались свести воедино все вымышленные факты, достоверность которых вынужденно признал арестованный.

Обвинительное заключение по обвинению Винтера-Кесельмана Александра Абрамовича в преступлениях, предусмотренных с. 58 п.п. I-б, 8, II УК РСФСР

Преступная деятельность обвиняемого Винтера-Кесельмана А. А. заключается в том, что он является немецким, японским шпионом и участником правотроцкистской организации.

Первично для шпионажа в пользу Японии Винтер-Кесельман был завербован в 1931 г. на ст. Пограничная японским разведчиком Пай» (вот такая метаморфоза произошла с «хаказкой свободных нравов Пай-Де», превратившейся в мужчину – А. Ю.), которому Винтер-Кесельман передал заграничную агентуру УНКВД по ДВК по линии БРП и РОВСа и неоднократно выполнял его шпионские задания военного характера.

По заданию заговорщика Барминского являлся связником между правотроцкистской организацией и японо-немецкой разведкой, а также занимался контрабандными операциями в личную пользу Барминского.

В 1933 г., находясь в СССР, Винтер-Кесельман в шпионских целях связался во Владивостоке с японским разведчиком Воробьевым Иваном, которому передавал шпионские материалы о работе органов НКВД и положении дел с арестованными агентами японской разведки.

В 1935 году, находясь в Москве, Винтер-Кесельман связался с японской шпионкой Майферовой (то есть Майстеровой, чекисты перепутали фамилии, на такие мелочи и прочие нестыковки никто не обращал внимания – А. Ю.), а через последнюю с представителем японской разведки, от которого получил задание устроиться на службу с доступом к оборонным объектам, что Винтером было выполнено (под такой «службой», вероятно, подразумевалась работа в съемочной группе «Аэрограда» – А. Ю.).

В 1937 году, будучи в Одессе, Винтер-Кесельман установил шпионскую связь с японским разведчиком Никулиным, которому передавал ряд шпионских материалов военного характера.

Винтер-Кесельман виновным себя признал полностью. Кроме того, изобличается рядом обвиняемых как японский и немецкий шпион и участник право-троцкистской организации.

Вполне очевидно, что обвинительное заключение было сляпано наспех и все обвинение было шито белыми нитками. Попытки чекистов закрыть прорехи упоминанием новых фигурантов (Воробьева, Никулина) мало что меняли и не делали документ более правдоподобным. Но на такие детали в то время никто и не думал обращать внимание. По всей стране находили тысячи и десятки тысяч «шпионов» и «троцкистов», особо проверять каждого никто не собирался, нужна была массовость, и карательные органы добросовестно ее обеспечивали.

Показательна приписка в конце обвинительного заключения: «Вещественных доказательств по делу нет». Их не было, потому что не могло быть. В этом отношении дело Александра Винтера ничем не отличалось от других дел времени Большого террора. Без вещественных доказательств обходились, достаточно было признательных показаний, которых добивались жестокими допросами третьей степени.

Обвинительное заключение подписал «Временно исполняющий дела оперуполномоченного 3 Отдела УГБ НКВД по ДВК сержант государственной безопасности Семибратченко».

Резолюцию «Согласен» поставил заместитель начальника 3 Отдела УГБ НКВД по ДВК старший лейтенант государственной безопасности Рысенко.

Резолюцию «Утверждаю» поставил уже известный нам заместитель начальника Управления НКВД по ДВК майор государственной